— Сударь, вы можете дать мне пистолет, чтобы я застрелился?
— Гражданин, — ответил начальник тюрьмы, — ты просишь то единственное, что наряду со свободой мне запрещено тебе давать.
— В таком случае, — снова садясь, промолвил заключенный, — мне ничего не нужно.
И ничто более не побудило его произнести хоть одно слово.
На другой день, в девять часов утра, в камеру к нему вошли двое.
Он сидел на той же скамье, на какую опустился накануне.
Кровь на его ране свернулась, и прилипший к стене затылок свидетельствовал о том, что за всю ночь узник ни разу не пошевелился.
Этими двумя были прокурор Республики и судебный следователь, явившиеся допросить его.
Он отказался отвечать им, заявив:
— Я буду отвечать только господину Фуше.
— Вы хотите сделать ему признание?
Да.
— Слово чести?
— Да, слово чести.
Слух о нападении на дилижанс уже распространился по округе, и все понимали важность показаний задержанного.
Так что прокурор не колебался ни секунды.
Он приказал подать четырехместную карету и поместил туда узника, которого надежно связали, сам сел рядом с ним, а напротив усадил двух жандармов; третий жандарм устроился рядом с кучером, на козлах.
Карета тронулась и через шесть часов остановилась перед особняком гражданина Фуше.
Арестованного заставили подняться в прихожую, находившуюся на втором этаже. Гражданин Фуше был у себя в кабинете.
Оставив узника и всех своих жандармов в прихожей, прокурор Республики вошел к гражданину Фуше.
Несколько минут спустя за узником пришли.
Его ввели в кабинет гражданина сенатора Фуше из Нанта.
Никто не знал, что он по-прежнему остается подлинным министром полиции, и Фуше начал добавлять к своему имени приставку «из Нанта», которая так удачно пристала к нему сбоку, что казалась признаком аристократического происхождения.
Веревки, которыми были связаны руки арестованного, всю дорогу причиняли ему сильную боль и продолжали ее причинять еще и теперь.
Фуше заметил это.
— Гражданин, — сказал он, — если ты дашь мне слово не пытаться бежать, пока будешь в моем кабинете, я прикажу развязать эти веревки, которые, видимо, сильно мешают тебе.
— Да, ужасно, — подтвердил узник.
Фуше вызвал своего рассыльного.
— Тутен, — приказал он, — развяжите или разрежьте веревки на этом господине.
— Что вы делаете? — удивленно спросил прокурор Республики.
— Как видите, — ответил Фуше, — я велел снять веревки с заключенного.
— А если он злоупотребит предоставленной ему свободой?
— Он дал слово.
— А если он нарушит его?
— Не нарушит.
Узник облегченно вздохнул и пошевелил окровавленными руками.
— Ну, — спросил Фуше, — теперь ты будешь отвечать на вопросы?
— Я уже сказал, что буду отвечать только вам. Если мы останемся одни, я вам отвечу.
— Прежде всего, сядь, гражданин. Вы слышали, господин прокурор Республики: речь идет лишь о небольшой задержке, и, поскольку следствие все равно попадет в ваши руки, ваше любопытство будет удовлетворено.
Фуше поклонился прокурору Республики, и тот, при всем своем желании остаться в кабинете, был вынужден покинуть его.
— Господин Фуше… — начал узник.
Однако Фуше тотчас прервал его:
— Не надо мне ничего говорить, сударь, не трудитесь понапрасну. Я знаю все.
— Вы?
— Вас зовут Эктор де Сент-Эрмин; вы принадлежите к знатной фамилии из Юры, ваш отец погиб на эшафоте, ваш старший брат расстрелян в крепости Ауэнхайм. Ваш второй брат гильотинирован в Бурк-ан-Брессе. После его смерти вы в свой черед присоединились к Соратникам Иегу. Кадудаль после встречи с первым консулом освободил вас от ваших обязательств, и вы воспользовались этим, чтобы попросить руки мадемуазель де Сурди, которую любите. В тот момент, когда вы собирались подписать брачный договор, под которым уже стояли подписи первого консула и госпожи Бонапарт, один из ваших сообщников передал вам приказ Кадудаля и вы исчезли; вас тщетно искали повсюду, и вот вчера, после проезда дилижанса, который следовал из Руана в Париж и на который вы напали вместе с пятью вашими сообщниками, вас полубездыханным нашли на дороге под вашей убитой лошадью. Вы изъявили желание поговорить лично со мной, чтобы спросить меня, могу ли я позволить вам пустить себе пулю в лоб и умереть безымянным. К несчастью, это не в моей власти, в противном случае, слово чести, я оказал бы вам эту услугу.
Эктор взирал на Фуше с удивлением, которое граничило с остолбенением.
Затем, оглядевшись вокруг, он заметил на письменном столе министра тонкое, словно игла, шило и бросился к нему. Однако Фуше остановил его.
— Берегитесь, сударь, — сказал он. — Вы намереваетесь нарушить свое слово, а это недостойно дворянина.
— Это как же, скажите на милость? — вскричал граф, пытаясь высвободить свою руку из руки Фуше.
— Убить себя — значит бежать.
Сент-Эрмин выпустил шило, рухнул во весь свой рост на ковер и начал судорожно кататься по полу.
Фуше с минуту смотрел на него, а затем, видя что горе его доходит до высшей точки, произнес:
— Послушайте, есть один человек, который может даровать вам то, о чем вы просите.
Сент-Эрмин живо приподнялся на одно колено.
— И кто же? — с надеждой спросил Эктор.
— Первый консул.