Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Обретя свободу вследствие того, что Кадудаль распустил свое войско, и полагая, что такое положение дел отвечает его желаниям, он в итоге решился попросить руки мадемуазель де Сурди.

Согласие на брак было ему дано.

Мы видели, с какой торжественностью должно было пройти подписание брачного договора и как Эктор уже почти взял в руки перо, как вдруг в особняк графини де Сурди стремительно ворвался шевалье де Магален, остановил графа в дверях гостиной, где происходила эта церемония, и дал ему прочитать приказ Кадудаля вновь взяться за оружие, адресованный Лорану, и приказ Лорана быть готовыми выступить с минуты на минуту, адресованный всем Соратникам Иегу.

Эктор горестно вскрикнул. Все его надежды на счастье рухнули в одно мгновение, самые дорогие мечты, которые он лелеял два месяца, развеялись как дым. Он не мог подписать брачный договор, ибо этим обрек бы мадемуазель де Сурди рано или поздно стать вдовой человека, погибшего на эшафоте как вооруженный грабитель. Деятельность Соратников Иегу полностью лишилась в его глазах своего рыцарского начала, и свое нынешнее положение он видел теперь не сквозь радужную призму романтики, а сквозь увеличительное стекло реальности. Выбора не было, ему оставалось лишь бежать; он не колебался ни секунды и, вдребезги разбив всю свою судьбу, произнес в ответ только одно слово: «Бежим!»

И бросился вон из особняка вместе с шевалье де Магаленом.

XXVI В ВЕРНОНСКОМ ЛЕСУ

В следующую субботу, около одиннадцати часов утра, двое всадников выехали из деревни Пор-Мор, двинулись по дороге, ведущей из Лез-Андели в Вернон, проследовали через Л’Иль и Прессаньи, направляясь к Вернонне, затем переехали через старый деревянный мост, на котором стоят пять мельниц, и добрались до дороги, ведущей из Парижа в Руан.

Сразу за мостом, по левую сторону от него, начинается лес Бизи, под сумрачный полог которого оба всадника углубились, однако не настолько далеко, чтобы не иметь возможности видеть происходившее на дороге.

В то самое время, когда они проезжали через Прессаньи, двое других всадников, следовавших вдоль левого берега Сены, выехали из Рольбуаза, оставили по правую руку от себя Пор-Вилле и Вернон и, добравшись до того места, где скрылись в лесу двое первых всадников, явно стали совещаться, а затем, после недолгих колебаний, решительно въехали в лесную чащу.

Не проехали они и десяти шагов, как раздался окрик: — Кто идет?

— Вернон! — ответили вновь прибывшие.

— Версаль! — послышалось из леса.

В этот момент по дороге, пересекающей лес и идущей от Ле-Тийе-ан-Вексен в Бизи, подъехали еще двое всадников, которые после обмена теми же самыми паролями присоединились к первым четырем.

Всадники обменялись несколькими словами, позволившими им узнать друг друга, а затем молча стали ждать.

Пробило полночь.

Каждый отсчитал про себя один за другим все двенадцать ударов. Вслед за ними послышался дальний грохот катящей кареты.

Опустив руку на плечо соседу, каждый из всадников произнес:

— Слышите?

— Да, — ответили все в один голос.

Было понятно, что приближается дилижанс, и звук этот отозвался в их сердцах.

Щелкнули взводимые курки.

Внезапно у поворота дороги показались огни двух фонарей дилижанса.

Дыхания не слышалось, раздавался лишь стук сердец, звучавший, словно падение капель воды на скалу.

Дилижанс приближался.

Когда до него оставалось не более десяти шагов, двое всадников рванулись к упряжке лошадей, а четверо — к дверям, крича:

— Соратники Иегу! Сопротивление бесполезно!

Дилижанс на мгновение остановился, из его окон раздался оглушительный ружейный залп, затем кто-то крикнул: «Гони!», и дилижанс вновь помчался галопом, увлекаемый четырьмя мощными першеронами.

Два Соратника Иегу остались лежать на дорожной брусчатке.

У одного голова была насквозь, от виска до виска, пробита пулей; о нем заботиться уже не стоило.

Другой, придавленный крупом лошади, тщетно пытался дотянуться до пистолета, при падении выпавшего у него из рук.

Остальные врассыпную кинулись в лес и к реке, крича:

— Нас предали! Спасайся, кто может!

В эту минуту во весь дух примчались четверо жандармов. Они спрыгнули с лошадей и схватили раненого, который все же дотянулся до своего пистолета и намеревался всадить себе пулю в лоб.

Другой был мертв; падая, он потерял стремена, и его лошадь, обретя свободу, ускакала вслед за другими.

Стараясь покончить с собой, раненый, похоже, истратил все свои силы. Он застонал и потерял сознание; голова его ударилась о мостовую, и из широкой раны на темени ручьем хлынула кровь.

Его перевезли в тюрьму Вернона.

Когда он пришел в себя, ему показалось, будто он видит сон.

Лампа, горевшая скорее для того, чтобы его было видно через дверной глазок, нежели для того, чтобы видел он, освещала камеру изнутри.

И тогда, вспомнив все, он опустил голову на руки и зарыдал.

В ответ на это рыдание отворилась дверь, вошел начальник тюрьмы и спросил заключенного, не желает ли он чего-нибудь.

Однако тот выпрямился и, стряхнув одним взмахом своей гордой головы слезы, дрожавшие на ресницах, спросил: