Читаем Эквус (ЛП) полностью

ДАЙЗЕРТ. В самом деле?.. Тогда я продолжу о своей жене. Это женщина, воодушевленная собственным самодовольством. Что бы вы могли сказать о парне, который живет с нею? Утонченный, критически мыслящий муж, изучающий по книжкам мифическую Грецию. Какое божество он когда-либо знал? Настоящее божество! Божество, не ограниченное предусмотренными рамками, но такое же несокрушимое, как то, которое… Я ограничил рамками собственную жизнь. Ради вас никто бы, кроме меня, на это не пошел. Я сделался бесцветным и провинциальным, отрешившись от своей вечной робости. Старая история: чуть где запахло жареным — и пошло оно все к чертям собачьим… Когда я говорю, что мы не можем иметь детей, то подразумеваю, что я не могу. Я ходил проверяться втайне от нее. Худшая сперма, которую только можно отыскать. Но я не говорил ей. Все, в чем я нуждаюсь, — сочувствие, смешанное с негодованием… Я кричу на каждом шагу: Маргарет — пуританка, я — язычник. Примитивный язычник! По своей дикости возвратившийся в самую матку цивилизации. Три недели в году на Пелопоннесе. Каждая постель регламентирована вперед по путевке, каждый прием пищи оплачен чеками, безопасные прогулки во взятом напрокат «фиате», саквояж, доверху набитый средством от поноса! Какая фантастическая капитуляция перед примитивностью. Может, поэтому я так часто употребляю это слово — «примитивный». «О, примитивный мир, — говорю я, — в котором потеряны интуитивистские истины!» И пока я так сижу, ломая комедию с бедной, лишенной воображения женщиной в разговорах о том, что какой-то мальчишка пытается играть в прятки с реальностью! Пока я сижу, глядя на страницы, с которых смотрят на меня кентавры, топчущие равнины Аргоса, — он за моим окном пытается внедрить свое божество здесь, на хэмпширских полях!.. Я каждый вечер смотрю на вяжущую у камина женщину — женщину, которую я не целовал шесть лет, — а он часами стоит во тьме, слизывая пот с волосатой щеки своего Бога! (Пауза.)Поутру я аккуратно складываю книжки на полку, запираю цветные фотографии Олимпа, дотрагиваюсь до своего любимого снимка статуи Диониса «на счастье» и ухожу в клинику, чтобы там до коликов в желудке развлекать этого психа. Теперь понимаете?

ЭСТЕР. Мальчик болен. Это все, что я понимаю. В конце концов… Мне очень жаль.

(Он смотрит на нее. Алан встает с кровати и на цыпочках подходит к левой стороне площадки. Юноша кладет на пол конверт, а затем возвращается назад и садится спиной к зрителям так, как будто смотрит телевизор. Эстер встает.)

ЭСТЕР. Этот его пристальный взгляд. Вы не думали, что он, может быть, вас ни в чем и не обвиняет.

ДАЙЗЕРТ. А что же тогда?

ЭСТЕР. Требует.

ДАЙЗЕРТ. Чего?

ЭСТЕР (шутливо). Нового Бога.

(Пауза.)

ДАЙЗЕРТ. Для него это слишком традиционно. Искать религию в Психиатрии — самое обычное дело для ординарных пациентов.

(Она смеется.)

ЭСТЕР. А может быть, он просто хочет нового Отца. Или это тоже слишком традиционно?.. В любом случае, раз уж вы все равно по должности обязаны его допрашивать — копните в этом направлении, может, найдете что-нибудь интересное.

ДАЙЗЕРТ (приходя в хорошее расположение духа). Я сообщу вам.

ЭСТЕР. До свиданья.

(Она улыбается я покидает его.)

26

(Дайзерт уверенно подходит к лежащему на полу письму. Поднимает его, разворачивает и читает.)

АЛАН (тяжело дыша, пока Дайзерт читает). «Все, что я рассказал, пока вы стучали карандашом, — правда. Сожалею, если что не так. Постскриптум: я знаю, почему я здесь».

(Пауза.)

ДАЙЗЕРТ (зовет, радостно). Сестра!

(Входит Медсестра.)

МЕДСЕСТРА. Да, доктор?

ДАЙЗЕРТ (пытаясь скрыть удовольствие). Добрый вечер!

МЕДСЕСТРА. Что-то вы сегодня заработались.

ДАЙЗЕРТ. Да?.. Скажите, этот парень Стрэнг уже в постели?

МЕДСЕСТРА. О, нет, доктор. Он отправился наверх смотреть телевизор. Он всегда смотрит до последней минуты. Ему совсем не нравится уходить в свою комнату.

ДАЙЗЕРТ. Вы, хотите сказать, у него продолжаются кошмары?

МЕДСЕСТРА. Да, прошлой ночью ему что-то плохое приснилось.

ДАЙЗЕРТ. Не будете ли вы так любезны пригласить его спуститься сюда? Прошу вас.

МЕДСЕСТРА (слегка удивленно). Сейчас?

ДАЙЗЕРТ. Мне нужно перекинуться с ним парой слов.

МЕДСЕСТРА (озадаченно). О да, хорошо, доктор.

ДАЙЗЕРТ. Если он не вернется к себе, когда потушат свет, скажите дежурной медсестре, чтобы не волновалась. Я прослежу, чтобы он лег спать. И еще: не могли бы вы позвонить мне домой и сказать жене, что я, вероятно, приду поздно?

МЕДСЕСТРА. Да, доктор.

ДАЙЗЕРТ. Пожалуйста, попросите его прийти немедленно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Театр
Театр

Тирсо де Молина принадлежит к драматургам так называемого «круга Лопе де Веги», но стоит в нем несколько особняком, предвосхищая некоторые более поздние тенденции в развитии испанской драмы, обретшие окончательную форму в творчестве П. Кальдерона. В частности, он стремится к созданию смысловой и сюжетной связи между основной и второстепенной интригой пьесы. Традиционно считается, что комедии Тирсо де Молины отличаются острым и смелым, особенно для монаха, юмором и сильными женскими образами. В разном ключе образ сильной женщины разрабатывается в пьесе «Антона Гарсия» («Antona Garcia», 1623), в комедиях «Мари-Эрнандес, галисийка» («Mari-Hernandez, la gallega», 1625) и «Благочестивая Марта» («Marta la piadosa», 1614), в библейской драме «Месть Фамари» («La venganza de Tamar», до 1614) и др.Первое русское издание собрания комедий Тирсо, в которое вошли:Осужденный за недостаток верыБлагочестивая МартаСевильский озорник, или Каменный гостьДон Хиль — Зеленые штаны

Тирсо де Молина

Драматургия / Комедия / Европейская старинная литература / Стихи и поэзия / Древние книги
Том 2: Театр
Том 2: Театр

Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.Набрасывая некогда план своего Собрания сочинений, Жан Кокто, великий авангардист и пролагатель новых путей в искусстве XX века, обозначил многообразие видов творчества, которым отдал дань, одним и тем же словом — «поэзия»: «Поэзия романа», «Поэзия кино», «Поэзия театра»… Ключевое это слово, «поэзия», объединяет и три разнородные драматические произведения, включенные во второй том и представляющие такое необычное явление, как Театр Жана Кокто, на протяжении тридцати лет (с 20-х по 50-е годы) будораживший и ошеломлявший Париж и театральную Европу.Обращаясь к классической античной мифологии («Адская машина»), не раз использованным в литературе средневековым легендам и образам так называемого «Артуровского цикла» («Рыцари Круглого Стола») и, наконец, совершенно неожиданно — к приемам популярного и любимого публикой «бульварного театра» («Двуглавый орел»), Кокто, будто прикосновением волшебной палочки, умеет извлечь из всего поэзию, по-новому освещая привычное, преображая его в Красоту. Обращаясь к старым мифам и легендам, обряжая персонажи в старинные одежды, помещая их в экзотический антураж, он говорит о нашем времени, откликается на боль и конфликты современности.Все три пьесы Кокто на русском языке публикуются впервые, что, несомненно, будет интересно всем театралам и поклонникам творчества оригинальнейшего из лидеров французской литературы XX века.

Жан Кокто

Драматургия
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза