Экзотики

Но слезъ у двочки не было, испуга на лиц тоже не было, было только огромное удивленіе. Несмотря на свою сравнительную слабость, Скритицына оттолкнула ребенка, сама поднялась, нагнулась и взяла письмо. Когда она прочла первыя строки, она опустила руку съ письмомъ на колни:

— Quelle sort! Quelle sort!.. Эминька, поцлуй меня!

И женщина начала горячо, цловать въ лицо и въ волосы, и въ шею свою обожаемую двочку, совершенно забывъ на нсколько мгновеній о безтактности поступка. Первый порывъ былъ не порывомъ горя, а порывомъ радости и счастія не отъ сухости сердца, а отъ любви къ ребенку.

Дубовскій извщалъ о внезапной смерти зятя Скритицына отъ разрыва сердца. Практическій человкъ прибавлялъ, что никакого завщанія и никакихъ даже мелкихъ распоряженій покойнымъ не сдлано, такъ какъ онъ думалъ о смерти мене, чмъ кто-либо.

Прочтя и перечтя раза два письмо брата, Анна Ивановна поняла, что все состояніе, очень большое и въ идеальномъ порядк, принадлежитъ всецло и нераздльно ея Эми. Съ этого дня Анна Ивановна стала особенно богомольной. Она была изъ тхъ женщинъ, которыя вруютъ въ Бога, любятъ Бога и обращаются къ Нему съ горячей молитвой только тогда, когда он счастливы. Когда он несчастливы, он доходятъ до кощунства и при этомъ совершенно искренно.

Съ этого дня жизнь Скритицыной съ дочерью нсколько измнилась. Он продолжали жить, кочуя изъ одного мста въ другое, но въ предлахъ теплаго климата, лтомъ сверне, доходя до Швейцаріи, зимою южне, доходя до Неаполя. Но теперь он жили гораздо шире. Опекунами надъ Эми были назначены, конечно, мать и дядя. Въ дйствительности всмъ сталъ завдывать Владиміръ Ивановичъ, переселившись въ ярославскую усадьбу.

Оказалось по приведеніи всего въ извстность, что покойный почти ничего не тратилъ на себя, знаменитой Глаш подарилъ за все время дв тысячи рублей, что при его состояніи было грошомъ, и, посылая жен на прожитіе около десяти тысячъ рублей, весь остальной доходъ откладывалъ. Теперь, помимо имній, нашлись и капиталы.

Дубовскій писалъ сестр въ одномъ изъ писемъ:

«Твоя Любочка будетъ одной изъ самыхъ богатыхъ невстъ россійскихъ»…

Это письмо, въ которомъ ничего не было особенно интереснаго, Анна Ивановна не спрятала въ ящикъ письменнаго стола, какъ длала съ другими письмами, а положила въ ящикъ ночного столика и почти ежедневно, ложась спать, вынимала его оттуда и при свчк читала эти дв строчки.

Смерть мужа и обезпеченная будущность Эми благотворно подйствовали на женщину. Она стала, повидимому, крпнуть, оправляться, была гораздо бодре и веселе, но это были нервы. Въ дйствительности болзнь шла своимъ чередомъ, несмотря на благотворную обстановку, и черезъ два года женщина заснула сразу на вкъ, какъ часто бываетъ съ чахоточными.

Смерть Скритицыной, конечно, измнила судьбу Эми. Она должна была по закону перейти подъ попеченіе опекуна дяди. За послднее время Дубовскій прізжалъ три раза за границу повидаться и якобы полушутя, полусерьезно отдать отчетъ въ управленія имніями и длами несовершеннолтней племянницы. Теперь, вызванный изъ Россіи, онъ явился тотчасъ же, и когда тло покойной было перевезено въ Россію и похоронено на одномъ изъ монастырскихъ кладбищъ Москвы, Эми послдовала за дядей въ ярославскую усадьбу.

Осень прошла сносно для двочки, главнымъ образомъ благодаря гувернантк, мистриссъ Бакстонъ, и благодаря возможности здить верхомъ, чего никогда не разршала изъ боязни мать и тотчасъ же разршилъ дядя. Но затмъ наступила суровая зима. Это былъ первый ударъ. Затмъ самолюбивая и избалованная Скритицыной англичанка посл всякихъ препирательствъ съ Думскимъ дошла до цлаго сраженія и объявила, что не останется ни минуты въ дом. Владиміръ Ивановичъ отвчалъ на это, что если она останется на вторую минуту, то будетъ выброшена за шиворотъ въ окошко. Эми, пораженная, плакала такъ, какъ плакала всего два раза въ жизни.

И русская зима въ одиночеств съ глыбами сугробовъ, съ вьюгами, съ яркимъ, страшно-яркимъ солнцемъ, отъ котораго морозъ еще пуще пробираетъ спину, такъ подйствовали на Эми, что она немножко измнилась лицомъ, немножко похудла, стала глядть какъ-то пугливо, будто была насторож, будто ждала какую бду.

Ей, проведшей всю жизнь между югомъ Франціи или Швейцаріи и сверомъ Италіи, эта жизнь показалась чмъ-то ужаснымъ, нестерпимымъ до боли, пугающимъ сердце. Если бы человкъ здоровый проснулся вдругъ однажды въ гробу еще не закрытомъ, то вроятно перепугался бы такъ же, какъ перепугалась, но и продолжала ощущать этотъ испугъ ежедневно молоденькая Эми.

Если бы былъ кто-нибудь тутъ, то вроятно предупредилъ бы дядю, что для двочки этихъ лтъ подобное нравственное состояніе можетъ даже подйствовать на здоровье.