Экзотики

По счастію, въ конц зимы явился въ имніе тотъ же другъ — докторъ Рудокоповъ, который изъ любви и привязанности къ покойной Скритицыной считалъ долгомъ изрдка узнавать, что подлываетъ Эми, которую онъ зналъ и любилъ съ девятилтняго возраста. И вотъ ему исповдалась искренно Эми; но если бы она даже не сказала ни слова доктору, то умный и проницательный человкъ, опытный зскулапъ сразу бы самъ все увидлъ, узналъ и понялъ.

Когда докторъ заговорилъ съ Дубовскимъ, то тотъ очень, удивился, но тотчасъ же охотно согласился не морить и не томить двочку въ россійской усадьб.

— Кабы мн найти какую почтенную даму или семейство хорошее, я бы ее сейчасъ съ удовольствіемъ отпустилъ во вс Швейцаріи, какія только на свт есть! — отозвался онъ. — А съ компаньонкой не хорошо.

— Я вамъ это устрою! — отвтилъ Рудокоповъ. — И хотя теперь на двор весна, а тамъ и лто, но, право, лучше отпустить Любовь Борисовну. Всякому растенію надо рости на той почв, на которой Господь веллъ. Я знаю, что пересадочныя, акклиматизованныя или, какъ говорятъ, экзотическія растенія есть фальшь. Пересадите его съ одной почвы, оно и на другой процвтаетъ, да смотришь, оно ни то, ни сё — и гіацинтъ, и какой-то лукъ-парей. Но что же длать, если Любовь Борисовна была чуть не съ рожденія француженка, потомъ швейцарка, въ юношескіе годы — итальянка и опять француженка. Гд же ей вдругъ въ четырнадцать-то лтъ или пятнадцать сдлаться тверитянкой, костромичкой или ярославкой.

И Эми снова очутилась за границей. Сначала одна безъ дяди, въ русскомъ семейств, жившемъ въ Швейцаріи, а затмъ вмст съ Дубовскимъ, который, пріхавъ, быстро привыкъ и полюбилъ «заграницу», особенно Парижъ. Главнымъ образомъ на. него подйствовало то, что онъ почувствовалъ себя чмъ-то инымъ: онъ сталъ здсь, на чужой сторон, «un personnage» чего не было на родин.

VIII

На другой день Эми, почти не спавшая всю ночь, поднялась, около полудня. Быстро одвшись, она еще быстре напилась кофе и затмъ, побывавъ у дяди, поздоровавшись съ нимъ, вернулась тотчасъ въ свою спальню. Тутъ она подошла въ крайнему угловатому окну. На подоконник въ ящичк лежало боле двухъ дюжинъ разноцвтныхъ маленькихъ фуляровъ, отъ чернаго и благо до ярко пестрыхъ. Были платки и полосатые, блое съ чернымъ, съ краснымъ… черное съ краснымъ, съ желтымъ и т. д.

Эми взяла синій платокъ и пунцовый и повсила ихъ рядомъ на рам, гд были въ рядъ вбитые гвоздики. И сдлавъ это, она стала пытливо приглядываться чрезъ улицу къ окнамъ третьяго этажа большого дома, который былъ какъ разъ напротивъ. На одномъ изъ оконъ тотчасъ же появился желтый платокъ, а рядомъ пестрый.

Эми сняла свои платки долой и кликнула горничную…

— Скажите мн, когда дядюшка со двора выдетъ? — сказала она.

— Monsieur уже выхалъ сейчасъ.

— Хорошо. Ступайте и скажите консьержу, что если меня кто-либо будетъ спрашивать, то не принимать.

И когда горничная вышла, Эми вывсила на окно одинъ черный платокъ.

На окн противоположнаго дома появился снова отвтъ телеграфа или семафора, состоящій изъ четырехъ платковъ.

Эми улыбнулась и тотчасъ замнила на своемъ окн черный — блымъ.

Черезъ десять минутъ горничная появилась въ ея комнат и доложила:

— Господинъ Френчъ.

— Попросите подождать.

Эми присла въ туалету и, поправивъ прическу, приглядлась, въ себ въ зеркал и выговорила:

— Ужасный видъ. Усталый, старый. Не слдовало его звать изъ-за кокетства… Но не до того! Нельзя время терять.

Между тмъ въ гостиной уже ожидалъ молодую двушку суровый англичанинъ. Онъ былъ спокоенъ наружно, но въ глазахъ его противъ воли отражалось то, что было на душ — крайнее волненіе и возбужденіе, которыя онъ, казалось, всячески старался сдерживать.

Когда Эми вышла къ нему, онъ взялъ ея руку, медленно поднесъ къ губамъ своимъ, не нагибая головы, и два раза поцловалъ, нжно глядя ей въ глаза.

— Ну-съ. Зачмъ приказали вы явиться? — спросилъ онъ, когда они сли.

— Боже мой! Все тоже… Просить васъ…

— Но вы знаете, что это невозможно…

— Пустое! Одно неумстное самолюбіе…

— Женщины судятъ такія дла часто по-своему, по-женски.

— Но вы же неправы. Вы оскорбитель, а не оскорбленный. Съ какой стати вы придрались къ невинной фраз…

Френчъ молчалъ.

— Скажите. Объясните… Вдь вы сознаетесь, что нелпо придрались, вспылили изъ-за пустяковъ и сказали ненужную дерзость… Такъ вдь?..

— Оставимте этотъ разговоръ, miss Amy, — рзко отозвался Френчъ.

— Не могу я оставить… — воскликнула двушка горько. — И вы знаете, почему…

— Почему? — холодно и строго произнесъ онъ.

— Почему?.. Потому что… Потому что вы можете быть убиты.

— Что же вамъ?

— Это… этотъ вопросъ глупъ… Это шутка…

— Нтъ, миссъ Эми… Нтъ… Я говорю правду, а не шучу, — вдругъ страстно заговорилъ онъ. — Вы! А не я… Вы сметесь и шутите самыми святыми вещами… Или вы издваетесь, лукаво играете комедію. Вы знаете, какъ я безумно люблю васъ… Вы давно отвчали мн, что тоже любите меня и, будучи совершенно независимы, какъ сирота, тотчасъ же по прізд дяди объявите это ему… Сдлали вы это?.. Нтъ! Вы оттягиваете и лукавите…

— Избави Богъ… могу ли я…

И Эми заплакала.