Экзотики

Загурскій очень вжливо, но и очень холодно заявилъ Дубовскому, что онъ крайне сожалетъ, но не можетъ удовлетворить его просьбу. Въ данномъ случа его роль пассивная: онъ былъ оскорбленъ, поэтому обязанъ требовать удовлетворенія и не воленъ ни въ чемъ. Единственное, на что онъ готовъ согласиться — это отнестись мягко, если противникъ явится съ извиненіемъ.

Загурскій прибавилъ, что если дйствительно это дло такъ непріятно Дубовскому, то онъ долженъ начать съ г. Френча.

— Быть можетъ, потомъ я все-таки свое возьму и проучу черезчуръ дерзкаго англичанина, но по совершенно иному какому-нибудь поводу и не сейчасъ, а черезъ мсяца два или три, и тогда имя Любови Борисовны не будетъ замшано.

— Но скажите, наконецъ, графъ, что же это за дуэль? Вдь въ ней смысла нтъ, — заявилъ Дубовскій. — Я самъ былъ молодъ. Братъ служилъ въ гвардіи. Помню, у него чуть-чуть не состоялась дуэль, которую я разстроилъ… Но тамъ былъ поводъ… Клевета. А это что же такое!

— Оскорбленіе, нанесенное безъ мотива нахаломъ! — отвтилъ Загурскій. — Это очень часто бываетъ, Владиміръ Ивановичъ. Къ несчастію!

— Да кто онъ такой собственно. Или «что» онъ?

— Кто? Френчъ?.. — разсмялся графъ. — А это все равно, еслибы въ Москв жилъ французъ и назывался: monsieur Rouseky.

— Знаю. Знаю… Я не про фамилію… А что онъ такое? Какъ онъ попалъ въ общество? Зачмъ его пускаютъ? Бабы не пускали, такъ…

И Дубовскій кончилъ мысленно:

«Такъ и Любочка бы за него замужъ не собралась».

— Видите ли, Владиміръ Иванычъ… Въ наше время, чтобы попасть въ высшій кругъ, нужно имть или имя родовитое, — ну, вы и я… Или деньги — Герцлихъ еврей… или мдный лобъ — Френчъ.

— Ахъ, Герцлихъ прекраснйшей души человкъ! — воскликнулъ Дубовскій. — Это… это святой человкъ.

— Не спорю. Но попалъ онъ въ faubourg Saint Germain и въ нашъ русскій кружокъ не за свою душу и не за свою святость, а изъ-за своихъ милліоновъ. Ну-съ, а Френчъ попалъ потому, что онъ прилично одтъ, уметъ танцовать, уметъ глядть сфинксомъ… уметъ краснорчиво умалчивать, когда нужно.

— Какъ такъ?..

— Молчать уметъ. Вотъ онъ ни разу никому не сказалъ, что онъ родня чуть не самой королев Викторіи… А въ обществ вс это говорятъ. Откуда взялось? Да онъ же пустилъ стороной. А самъ молчитъ.

— Не слдовало бы допускать въ порядочное общество всякаго проходимца! — воскликнулъ Дубовскій. — Тогда бы и не было глупыхъ скандаловъ, незаслуженныхъ оскорбленій. Чмъ, напримръ, вы вызвали его дерзость?..

Загурскій молчалъ…

— Вдь вы, говорятъ, сказали, что онъ пригласилъ за котильонъ Любочку, чтобы разговаривать, а не танцовать. Что же тутъ такого?

— Вотъ что, Владиміръ Иванычъ… По совсти я ужъ, такъ и быть, вамъ скажу, — разсмялся Загурскій. — Я, видите ли, бывалый, многое видалъ и испыталъ, живя всю жизнь за границей… Ну и я вамъ скажу… Френчу надо драться… Понимаете? Надо. Необходимость. Онъ выбралъ меня, чтобы привязаться зря и сдлать дерзость, зная, что я этого такъ не оставлю. Ну, его цль и достигнута.

— Да зачмъ же надо-то?..

— Ну, Владиміръ Ивановичъ, это, я думаю, только онъ одинъ знаетъ. Даже его подушка не знаетъ… потому что только подушки молодыхъ двушекъ знаютъ, о комъ или о чемъ он по ночамъ вздыхаютъ.

Дубовскій задумался, засоплъ и, наконецъ, выговорилъ:

— Знаете что, графъ? Я къ нему самому поду — все это разъяснять.

Загурскій не отвтилъ. Дубовскій всталъ и простился.

Несмотря на позднее время, Дубовскій ршилъ отправиться къ Френчу, котораго собственно зналъ мало, часто видлъ увивающагося вокругъ Любочки, но не обратилъ на него особеннаго вниманія. Въ данномъ случа на Дубовскаго напала какая-то слпота. Ему никогда ни на одно мгновеніе не пришло на умъ, что племянница можетъ увлечься какимъ-нибудь иностранцемъ, какими въ Париж хоть прудъ пруди.

Выйди отъ Загурскаго и ршивъ тотчасъ же на всякій случай попытать счастья — хать въ Френчу, Дубовскій вдругъ остановился въ недоумніи и удивленіи.

«Адресъ? Гд онъ живетъ»?

Конечно, это было ему неизвстно.

Подумавъ, онъ вдругъ вспомнилъ и обрадовался. Герцлихъ однажды длалъ маленькій мужской вечеръ, на немъ присутствовалъ и Френчъ. На другой день Герцлихъ жаловался, что ужасно усталъ, отдавая визиты и развозя карточки вчерашнимъ гостямъ. Очевидно, что баронъ можетъ сообщить ему адресъ англичанина.

XI

«Что сказала бы мама»? — преслдовало Эми. А между тмъ у нея подъ рукой былъ въ Париж старый другъ, глубоко чтившій память ея матери, какъ человкъ многимъ ей обязанный. Эми знала, что и ее онъ искренно любитъ. Это былъ Рудокоповъ.

Молодая двушка ршилась написать доктору, что тотчасъ же проситъ его пріхать ради важнаго дла.

Обыденнымъ, а вмст съ тмъ и оригинальнымъ общественнымъ явленіемъ былъ докторъ Адріанъ Николаевичъ Рудокоповъ, бывшій московскій студентъ, гимназистъ провинціальнаго города и деревенскій малышъ Андреяшка въ дтскіе годы. Онъ явился на свтъ сыномъ мужика самаго трущобнаго мста тверской губерніи, которое, будучи за сто верстъ отъ Николаевской дороги, было глушью пуще, чмъ какой-нибудь уголокъ пермской или вятской губерніи.