Экзотики

Такимъ образомъ, Адріанъ Николаевичъ Рудокоповъ, выбравшись на гладкую дорогу, случайно попалъ на другую, еще боле торную и широкую. Ему приходилось на полномъ содержаніи при большомъ жаловань хать въ Швейцарію, Францію и Италію съ очень милой и доброй женщиной и ея маленькой двочкой.

Разумется, черезъ какихъ-нибудь полгода Рудокоповъ былъ любимцемъ Скритицыной, а маленькая Эми обожала Адріана Николаевича.

И сынъ тверского мужика, отличный врачъ, но вмст съ тмъ очень образованный человкъ, оказался въ Европ вполн свободнымъ, чтобы заниматься чмъ угодно.

Цлые дни онъ могъ посвящать теперь на то, что ему нравилось, и, разумется, страстно продолжалъ работать. Въ занятіяхъ медициной Рудокопову дальше было идти собственно некуда. Спеціальность избрать онъ не хотлъ. Онъ сталъ заглядывать въ другія сферы и, наконецъ, понемногу сталъ уже заниматься тмъ, что, казалось бы, было медику и не къ лицу. Вскор онъ зналъ наизусть вс европейскія картинныя галереи, за исключеніемъ испанскихъ, и былъ тонкимъ знатокомъ живописи, былъ любителемъ-коллекціонеромъ старинныхъ гравюръ.

Вмст съ тмъ его отецъ, мужикъ Миколай Миколаичъ, уже не жилъ въ той же деревн. Онъ купилъ себ маленькое имньице въ Старицкомъ узд и сталъ помщикомъ. Сынъ Андредша прислалъ ему въ подарокъ десять тысячъ рублей. Рудокоповъ могъ послать отцу и больше, но ршилъ, что это принесетъ старику только вредъ, что отцу слдуетъ оставаться въ своей тарелк или на своемъ шестк.

Между тмъ у самого Рудокопова черезъ нсколько лтъ былъ уже капиталъ въ нсколько десятковъ тысячъ. Случилось это очень просто. Жалованье, получаемое у Скритицыной, онъ почти до копйки откладывалъ и кром того все то общество, въ которомъ вращалась семья и не одна только русская колонія, но и иностранцы, сдлали изъ Рудокопова своего доктора. Нашлись французы и англичане, которые настолько доврились русскому доктору, что письменно совтовались съ нимъ Богъ всть на какомъ разстояніи.

Случалось, что Рудокопову приходилось, взявъ отпускъ у Скритицыной, изъ Италіи летть въ Англію къ больному паціенту, изъ Англіи захать въ Бельгію, наконецъ однажды пришлось създить на югъ Испаніи къ герцогу д'Оканья. Не мало собралось въ Гренад испанскихъ эскулаповъ, въ томъ числ одинъ французъ, но герцогъ, смущенный своимъ недомоганіемъ, выписалъ своего amigo russo.

Такъ какъ вс паціенты Рудокопова всевозможныхъ національностей были люди крайне богатые, то жатва была обильная, причемъ, конечно, вполн заслуженная. Знающій свое дло врачъ, благодаря долгимъ и усиленнымъ трудамъ, казалось, будто освтилъ добытое новымъ свтомъ.

— Чтобы быть хорошимъ докторомъ, все нужно! — говорилъ Рудокоповъ и прибавлялъ, не улыбаясь и не моргнувъ бровью:- близкое знакомство мое съ господами до-рафаэлистами не мало помогло мн два раза при постели двухъ тяжко больныхъ.

Конечно, у доктора и въ этой сред экзотической были враги, вслдствіе того, что, посвятивъ вс часы своей жизни на самообразованіе, ему некогда было, да и на умъ не пришло удлить хоть нсколько минутъ въ день на самовоспитаніе. У него не было формы и такта. Онъ бывалъ рзокъ и грубоватъ.

Въ Рудокопов ярко сказывался мужикъ и сказывался трояко: ясностью и свжестью мысли, угловатостью и рзкостью движеній, мягкостью и теплотой сердечныхъ вспышекъ.

Черезъ года два или три посл того, что Рудокоповъ поступилъ домашнимъ врачомъ къ Скритицыной, онъ могъ уже покинуть свою должность и зажить самостоятельно, будучи медикомъ раздушенной интернаціоналки, но онъ привязался и къ матери, и къ дочери. Посл смерти матери Скритицыной онъ, конечно, не могъ слдовать за Дубовскимъ и остался во Франціи.

За это время Рудокоповъ нсколько разъ здилъ въ Россію, нсколько разъ по цлому мсяцу пробывалъ въ Москв. Съ особеннымъ чувствомъ, съ какимъ-то щекотаніемъ гд-то тамъ… далеко… около сердца прозжалъ онъ по Моховой или мимо Екатерининской больницы. Съ теплымъ, хорошимъ чувствомъ, не проклиная никого и ничего, вспоминалъ онъ, какъ бился студентомъ, въ особенности на третьемъ курс, когда нежданно потерялъ два урока предъ самымъ взносомъ платы.

Рудокопову, уже извстному въ медицинскомъ мір нсколькими блестящими статьями, стали предлагать вступить на профессорское поприще, но Адріанъ Николаевичъ былъ уже человкъ зараженный, онъ уже пропитался чмъ-то, слоняясь нсколько лтъ по Европ, и чувствовалъ, что не уживется ни въ Москв, ни въ Петербург, а еще того мене въ провинціи. Онъ все собирался хать въ Россію, но продолжалъ оставаться тмъ, чмъ окрестилъ съ насмшкой другихъ — кочевникомъ и экзотикомъ.

XII

Получивъ записку отъ «Любочки», какъ Рудокоповъ давно привыкъ звать Скритицыну заглазно, онъ тотчасъ же явился въ ней.

— Ну, что за важное дло? — спросилъ онъ, входя. — Если хотите перемнить портниху, то я вамъ адреса новаго дать не могу.

— Ахъ, Адріанъ Николаевичъ, не шутите!.. Я голову теряю…

И по лицу Эми докторъ увидлъ, что дйствительно съ ней произошло что-то особенное и серьезное.