Экзотики

— Знаю я это случайно, отъ ея брата. Только потому, что онъ идіотъ, а я «кошечка», я къ нему ластилась, покуда это не выманила.

— Зачмъ?

— Чтобы имть оружіе противъ твоей графини-куклы и комедіантки. Да… И теперь вотъ то же самое комедіантство… Не притворство полное, а занятіе, развлеченіе. Поврь, что теперь она не въ отчаяніи, не боится, не страдаетъ. Она себя, — какъ это докторъ Рудокоповъ говоритъ часто, — она себя… «заводитъ», кажется.

— Взвинчиваетъ…

— Да, да… Поврь мн, что даже ты, изъ дружбы къ графу, больше безпокоишься о судьб его, чмъ она… — И Кисъ-Кисъ странно заглянула матери въ глаза. Баронесса мгновенно потупилась и стала что-то искать на стол.

Наступило молчаніе.

— Мама! — вдругъ заговорила Кисъ-Кисъ. — Говорятъ, что у насъ, женщинъ, пылкая любовь, если не всегда, то зачастую, переходитъ въ дружбу или въ ненависть… Ненависть можетъ ли перейти въ пылкую любовь?

— Говорятъ, бываетъ. Конечно, очень рдко.

— А дружба?

— Что?..

Кисъ-Кисъ, вмсто отвта на вопросъ матери, опять такъ же глянула ей въ глаза. И баронесса, будто вдругъ пойманная, на этотъ разъ не потупилась… Слезы заблистали въ ея глазахъ… Кисъ-Кисъ вскочила съ мста, бросилась къ матери и, ставъ на колни, вымолвила:

— Прости меня!.. Я хотла знать!

Баронесса зажала ротъ платкомъ, какъ бы боясь, чтобы плачъ не перешелъ въ рыданіе. Затмъ она быстро встала и пошла къ себ; Кисъ-Кисъ хотла слдовать за ней, но мать, не отнимая платка отъ лица, подняла другую руку на дочь, какъ бы умоляя оставить ее одну.

Кисъ-Кисъ осталась одна и задумалась… Странная улыбка появилась на губахъ ея.

«Что же вы вс нашли въ немъ? — думала она по-французски. — Его портреты во всхъ модныхъ журналахъ появляются разъ въ недлю, а за стеклами магазиновъ портныхъ — выставляются. Отличный танцоръ, здокъ, стрлокъ, пловецъ, циклистъ, гимнастъ — это правда. Но отъ головы до пятъ — нуль… Нтъ. Я не такого выберу… Увидите. Разумется, не въ мужья, а посл замужества; выйду за какого-нибудь. Да. Но надо скоре замужъ. Скоре. А подходящаго никого нтъ. Будь Гастингсъ — Машоновъ милліонеръ, — сейчасъ бы пошла за него. Онъ только кажетъ уменъ и хитеръ… И самъ это думаетъ о себ. Стало быть, еще глупе и слпе того, чмъ могъ бы быть отъ природы. Вотъ партія — д'Оканья. Да, Кисъ-Кисъ, еслибы ты была дйствительно настоящей „кисынькой“, ты бы эту старую крысу не упустила».

И двочка глубоко и почти тяжело задумалась… Прійдя въ себя, она ахнула:

— Что же это я? Съ ума сошла!

И она быстро прошла къ себ и стала одваться, пославъ горничную сказать своей гувернантк миссъ Джонсъ, чтобы она скоре тоже одвалась… Черезъ часъ, худая и желтая миссъ вмст съ юной баронессой была уже на Итальянскомъ бульвар… Миссъ осталась ждать на скамейк, а Кисъ-Кисъ исчезла подъ воротами дома, гд была квартира Гастингса-Машонова.

Черезъ полчаса она вышла довольная и веселая, и об двинулись домой.

Баронесса, которая заперлась у себя, вышла только къ обду, спокойная, холодная, даже суровая, но будто старше, будто постарвъ… Глаза были тускле, а въ очертаніи рта, губъ, явилась особая складка, которая будто мшаетъ улыбаться… При ней улыбка всегда — гримаса.

Кисъ-Кисъ приглядлась къ матери и мысленно проговорила:

«Люди сами себя терзаютъ. Нельзя просто жить. Надо умть жить»…

XV

Въ этотъ же день графиня Нордъ-Остъ просидла дома одна и сама съ собой разсуждала, сама себя будто готовила въ роковому извстію и заране утшала, доказывая, что ея привязанность къ Загурскому — не истинное глубокое чувство, а вспышка… Капризъ! Привычка!

И дйствительно, чуткая сердцемъ и себялюбивая Кора странно любила графа. Она даже сама называла всегда свои чувства къ нему «странными», или «неясными», или «tr`es dr^oles». Она была убждена, что способна на безумную, беззавтную страсть, но никто еще не съумлъ ей внушить подобную. Загурскаго она любила изъ мелкаго тщеславія кружкового. Онъ былъ первымъ въ ихъ обществ. Кром того, онъ не былъ у ея ногъ, не поклонялся ей, а по французской поговорк — se laissait aimer. Какъ волкъ онъ въ лсъ смотрлъ, хотя она всячески, насколько могла, собою жертвовала. И самолюбивую женщину, быть можетъ, именно это и привязывало. Однако эта независимость его, легкое, полушутливое отношеніе къ ней и къ ихъ связи, если порабощало ее, то подчасъ и раздражало, язвило. Кром того, эта связь дорого обходилась Кор не въ переносномъ, а въ настоящемъ смысл.

Загурскій страшно сорилъ деньгами, былъ всегда безъ гроша и постоянно бралъ у нея взаймы десятками тысячъ. До сихъ поръ онъ не отдалъ ей, конечно, ни одной копйки, и даже удивлялся, съ трудомъ вспоминалъ, когда она говорила — сколько дала ему.