Экзотики

— Извините. Это совсмъ не то. Французу скажешь: кажется, дождикъ собирается? А онъ отвтитъ: jamais de la vie! А это «ни въ жисть» есть почти клятва. Послушайте. «Авось» есть великая предпріимчивость безъ самонадянности. При «авос» россіянинъ какъ будто полагается больше на обстоятельства и на Бога конечно, но и на самого себя. «Ничего» есть чистйшій и величайшій объективизмъ, или философское отношеніе въ явленіямъ жизни человческой. Спросятъ: «плохо, братъ, мучаешься, страдаешь»? Отвтъ: «Ничего»! Спросятъ: «Что, братъ, радъ, что милліонъ получилъ»? — «Ничего»! А вотъ это третье — «Ни въ жисть» — есть твердо установившіяся правила и убжденія, при которыхъ человкъ не только ручается за себя въ настоящее мгновеніе, но и всегда, въ будущемъ… Ну-съ… Вотъ что, Любовь Борисовна… Должно быть, завтра мы узнаемъ, кто кого подстрлилъ или пристрлилъ, полякъ англичанина, или Френчъ Загурскаго. Они оба теперь…

Эми шевельнулась, и глаза ея, устремленные на Рудовопова, блеснули ярче…

— Что? Испугались, что сына Альбіона подстрлятъ. Такъ?! — вскрикнулъ онъ.

Эми молчала, но отвела глаза отъ лица Рудовопова и стала смотрть въ занавсъ своей постели.

Рудокоповъ вздохнулъ умышленно глубоко и громко.

— Обидно! Я думалъ, я васъ вылечилъ.

— Да… — тихо отозвалась Эми. — Это такъ… Вдругъ. Но подумавъ…

— Что же?

— Мн все равно…

— Да врно ли? Врно ли?

— Врно… Что же мн до этого Френча! Если онъ убитъ будетъ, то даже лучше… Тотъ умеръ, такъ пускай ужъ лучше и этотъ будетъ мертвымъ. Лучше будетъ… Какъ-то легче… Совсмъ конецъ будетъ…

— Врно вы разсуждаете, моя дорогая… Но такъ ли вы чувствуете? Вдь сердечко ёкнуло, когда я объявилъ?

— Да… Сразу… А теперь… Мн все равно.

— Ну, и слава Богу. Я вдь нарочно сразу бухнулъ. Теперь и я врю въ вашу конвалессенцію комплектную. — И онъ подумалъ про себя: «А вотъ какъ твоя собственная конвалессенція-то… Когда она будетъ»?

Рудокоповъ считалъ себя больнымъ, заболвшимъ отъ проказы, распространенной въ Новомъ-Вавилон.

Уже была недля, какъ онъ устроилъ или пристроилъ ту двушку-ребенка, что спасъ отъ матери и отъ герцога.

Онъ нашелъ въ матери отвратительную женщину, и только подивился, какъ уцлла, не погибла Клэретта гораздо ране.

Однако госпожа Фурнье согласилась разстаться съ дочерью при условіи «не знать», гд она пристроится, только за тройную цну противъ той, что требовала съ господина Доминго.

Рудокоповъ тотчасъ помстилъ Клэретту, на жалованье въ сто франковъ, въ книжный магазинъ на лвомъ берегу Сены, и ежедневно зазжалъ повидаться. По его разсужденію, мсто было безопасное и со стороны матери, по дальности разстоянія, и со стороны постителей. Быть commise въ книжной лавк, или въ кондитерской и даже въ модномъ магазин — огромная разница.

И все было отлично, все устроилось. Клэретта была счастлива: въ магазин ее полюбили; въ дом, гд у нея была квартира въ дв комнаты съ кухней, тоже полюбили.

Но Рудокоповъ былъ недоволенъ… О не Клэреттой! А собою!..

Всякій день, бесдуя съ ней, онъ говорилъ двушк, что такъ какъ все наладилось, то онъ перестанетъ навдываться въ магазинъ. Клэретта соглашалась, но умоляла, взамнъ этого, бывать вечеромъ у нея въ квартирк… Но этого Рудокоповъ уже просто… боялся.

XVII

На третій день посл внезапнаго вызда графа Загурскаго изъ Парижа, около четырехъ часовъ дня, Кисъ-Кисъ получила письмо съ нарочнымъ, и узнала почеркъ Гастингса-Машонова.

Двушка, подростокъ годами, но далеко не подростокъ одностороннимъ развитіемъ, прошла къ себ въ комнату, съ письмомъ въ рукахъ, степенно-медленной походкой, которую сдерживала отъ волненія. Не разрывая конверта, она положила его на столъ и стала ходить по комнат… Она боялась развернуть и прочесть.

— Въ первый разъ этакое со мной, — сказала она себ вслухъ. — Бдная мама, если онъ… Но, можетъ быть, онъ только раненъ… Все-таки она испугается… Нтъ. Авось тотъ… Какъ это странно, Боже мой… Еслибы не мама, то конечно я, какъ знакомая, предпочла бы бду съ нимъ, нежели съ этимъ тихимъ, симпатичнымъ англичаниномъ. Единственный, который мн нравился… Ну, однако надо…

Кисъ-Кисъ взяла письмо въ руки и вымолвила:

— Бдная мама, если онъ… Если съ нимъ что-нибудь… А я чую, что съ нимъ…

Рзко, трусливымъ движеніемъ разорвала она конвертъ, прочла дв строки, вскрикнула и бросилась бжать въ комнату матери какъ безумная.

— Мама! Мама! — кричала Кисъ-Кисъ еще въ гостиной. И когда она ворвалась къ матери, то баронесса, встревоженная ея голосомъ, поднялась въ ней на встрчу.

— Что съ тобой? — произнесла она пугливо.

— Мама! Мама!.. Онъ невредимъ!.. Депеша пришла. Это письмо Гастингса. Мы условились, и онъ мн общалъ первымъ въ Париж узнать все, и тотчасъ мн сообщить… Вотъ, читай: «Загурскій невредимъ. Френчъ убитъ»!

Баронесса слегка поблднла, на секунду задохнулась, но быстро оправилась и, поднявъ правую руку, сдлала едва замтное крестное знаменіе.

— Слава Богу… Для тебя… Для васъ… Но мн жаль бднаго Френча… Даже очень… Очень жаль! — выговорила Кисъ-Кисъ. И лицо ея стало грустнымъ.