— Напрасно. Это ребячество. Вдь вы еще ничего наврное не знаете… — отозвалась пожилая камеристка.
— Правда, Бэтси… Но я не умю себя сдерживать… Я въ отца!.. Онъ былъ вспыльчивъ до безумія…
IV
Нежданно пріхавшій князь Георгій Ильичъ Соколинскій былъ человкъ еще молодой: ему шелъ двадцать-девятый годъ. Нравственно это былъ семнадцатилтній юноша. Жизнь какъ-то не касалась его и не коснулась. Какимъ онъ былъ, будучи мальчикомъ, такимъ остался и теперь. Онъ былъ то, что называется «добрый малый», при этомъ возведенный въ кубъ.
Когда о княз спрашивали чье-либо мнніе, то и мужчины, и женщины отзывались:
— Ахъ, онъ премилый! Un coeur d'or… Добрйшая душа! Une bonne p^ate!
Для мужчинъ онъ былъ боле привлекателенъ, чмъ для женщинъ. Мужчины искали сближенія съ нимъ и быстро сходились. Львицы свта, женщины-кокетки избгали его. Нкоторыя же если ближе сходились съ нимъ, то это были отношенія всегда товарищескія. До сихъ поръ ни одна молодая двушка не увлеклась имъ, не влюбилась, не считая притворщицъ конечно…
Въ княз, и въ характер, и во вншности, было что-то женское, или врне — бабье. Онъ былъ отчасти ниже средняго роста, не толстый, а плотный, какой-то весь округленный, весь «пышка», весь, по-французскому выраженію, «patapouf», плотныя ноги и руки, намеки на будущій животикъ, будто женская грудь — только съ мужскими сильными плечами, при этомъ полныя щеки, съ румянцемъ, голова всегда остриженная подъ гребенку «на нтъ» и предлинные падающіе хохлацкіе усы цвта соломы.
Когда Соколинскій первый разъ посватался за Эми, то въ числ ея аргументовъ, высказанныхъ дяд противъ князя, было одно вполн врное.
— Дядюшка, — воскликнула Эми, — вдь князь Егоръ Ильичъ даже на мужчину не похожъ. Ей-Богу! Онъ мн чрезвычайно напоминаетъ Пелагеюшку, ключницу. Онъ добрый, хорошій, прямодушный, но онъ… Не знаю, какъ объяснить… Онъ… Пелагеюшка!
А между тмъ теперь, въ тридцать лтъ, князь еще немножко похудлъ и сравнялся. Будучи пятнадцатилтнимъ мальчикомъ, онъ всхъ поражалъ своей полнотой. Узенькое платье, курточки, матросскіе воротники, — все это было для юнаго князя немыслимо, почти неприлично. Къ эту пору насмшники, и остряки постоянно указывали на него, чтобы смшить дамъ… И дйствительно, юноша былъ забавенъ спереди, а сзади былъ… уморителенъ.
Дтство и юность Соколинскій провелъ въ Европ. Отецъ его былъ attach'e русскаго посольства поочередно при трехъ маленькихъ дворахъ: въ Португаліи, въ Баден и въ Бельгіи. Вроятно, князь Соколинскій-отецъ не обладалъ разными дарами природы, такъ какъ, несмотря на крайне большое состояніе, въ продолженіе почти пятнадцати лтъ оставался этимъ attach'e. Впрочемъ, у него было два главныхъ занятія, на которыя уходило все время: карты и женщины.
Будучи вдовцомъ, онъ поручилъ своихъ двухъ сыновей двоюродной сестр на воспитаніе, но затмъ, когда мальчиковъ надо было начать учить, князь взялъ ихъ и отдалъ въ пансіонъ въ Швейцаріи, около Вевё. Пансіонъ этотъ славился воспитаніемъ и образованіемъ, которое въ немъ давалось, но это было училище исключительно аристократическое. Плата была огромная, и только очень богатые люди могли отдавать въ него своихъ сыновей.
Главное вниманіе въ этомъ училищ обращалось на французскій языкъ, гигіену и здоровье, слдовательно — на спортъ въ широкомъ размр, а затмъ на свтскій лоскъ, формы, манеры. И надо честь отдать директору этого училища, что у него всякій юноша, будь онъ русскій, итальянецъ, англичанинъ или американецъ, покидалъ школу всегда боле или мене здоровый, ловкій и крпкій. Но кром того на всхъ питомцевъ школа эта клала еще одинъ свой исключительный отпечатокъ, ршительно загадочный. Трудно было бы объяснить, какимъ образомъ директоръ школы достигалъ этого результата.
Вся молодежь различныхъ и противоположныхъ національностей, покидавшая скамьи школы, отличалась какимъ-то крайнимъ добродушіемъ, какимъ-то особенно-свтлымъ и увренно спокойнымъ взглядомъ на жизнь и съ сильной дозой альтруизма въ характер. Практическій американецъ, хитрый нмецъ, угрюмый англичанинъ, простодушный россіянинъ, выходили изъ школы одинаково беззаботно-довольными добряками.
Князь не далъ однако сыновьямъ окончить полный курсъ и прямо съ береговъ Лемана вдругъ перевезъ ихъ на берега Невы и опредлилъ въ гвардію.
Черезъ годъ, при протекціи, оба были уже офицерами. Но отца на свт уже не было. Онъ умеръ отъ удара въ вагон. Черезъ два года посл этого умеръ отъ тифа и младшій князь.
И Георгій Соколинскій остался одинъ на свт, но богачомъ. Военная служба была ему по душ. Только полковыя ученья, парады и маневры надодали ему до смерти. А все остальное, соединенное со службой въ гвардіи, онъ любилъ. Товарищи и начальство искренно любили князя. Онъ былъ для всхъ «Егорушка», и даже мало знакомые люди, заглазно, звали его такъ…
Однако все начальство, отъ полкового командира до командующаго округомъ, было одного мннія, что «душа-человкъ» и милый малый — невозможный офицеръ.
Вошло даже въ обыкновеніе ставить его въ примръ. Всякому солдату, который былъ плоховатъ, говорили:
— Да что тебя, Соколинскій, что-ли, обучалъ?