Эль-Сид, или Рыцарь без короля

Руя Диаса била такая дрожь, что пришлось покрепче сжать зубы, чтобы не клацали. Кроме того, ныло раненное когда-то колено. Спору нет, бывали в его жизни минуты поприятней и места поуютней. Он чувствовал, что промок до костей, руки и ноги одеревенели, а набухшая водой ткань плаща прибавляла весу и без того пудовым доспехам. Тем не менее была в этом и хорошая сторона: непогода помогала незаметно проскользнуть мимо передовых дозоров противника.

– Дьявол бы ее подрал, – повторил Тельес.

Он был малый благоразумный и тертый, но даже у него от такого истощилось терпение. Недавно они миновали последнюю свою заставу – сколоченную из бревен вышку, где, обнаружив дозорных, которые прятались от дождя и ничем другим не занимались, взыскали с них за это столь сурово, что те задрожали уже от страха, а не от холода. А теперь мавр вел маленький отряд вглубь ничейной земли: Руй Диас желал выяснить, добрались ли уже разъезды короля Арагоны до той дороги, что вела к Тамарите и Альменару.

Они осторожно продвигались вперед, бросив поводья, зорко глядели по сторонам на самой природой изломанные скалистые невысокие горы. А дорога, которую правильней было бы назвать тропой, вилась, петляла и кружила меж зарослей дрока, ладанника и розмарина, прибитых ливнем. Слева виднелись там и сям чахлые дубовые рощицы, а тополевая, погуще, стояла совсем рядом у подернутого туманцем бурливого потока, несшегося вровень с берегами.

– Конные, – сказал вдруг Галин Барбуэс.

Он заметил их первым, за миг до того, как мавр-проводник, показывая на тополя, подал сигнал тревоги. К этому времени Руй Диас уже сбросил назад плащ, снял висевший на шее щит и, продев в его ремни левую руку, правой вытащил меч.

Много, с одного взгляда определил он. Человек двадцать, не меньше. Выдвинулись из-за деревьев, уже построившись в боевой порядок, серые от покрывающей их брони, безмолвные, как сама смерть. Ясно было, что они устроили в роще засаду и поджидали их. И это были не мавры, а христиане. Люди короля Арагонского. Несомненно, оказались они тут с той же целью, что и Руй Диас, – установить, свободна ли дорога. И эта встреча нос к носу была из разряда случайностей, столь частых на войне. Нечаянная встреча под ливнем.

Йенего Тельес выругался сквозь зубы.

Да, ничего другого не остается, мелькнула в голове Руя Диаса стремительная и ясная мысль. Хотя размышлять тут не приходилось. Отступать по раскисшей глинистой почве да в тяжелом вооружении – смерти подобно. Стало быть, оставался один путь, и он по прямой вел навстречу врагам, которые уже перешли на рысь и взяли наперевес ясеневые копья. Да, один путь – попытать судьбу в надежде, что она будет милостива. И разум уступил место наитию, взращенному годами войн.

– Будем драться! – крикнул Руй Диас своим бойцам, и те обернулись к нему в доверчивом ожидании его решения.

Потом, увидев, что они выстроились стремя в стремя по обе стороны от него, он яростно всадил шпоры в бока своему коню. Ибо неподвижно ожидать неприятельскую конницу – равносильно самоубийству. И рысью – уже не было ни времени, ни места разогнаться до галопа – поскакал навстречу выставленным копьям: прочно уперся подошвами в стремена, пригнулся к шее лошади, слегка накренил щит, чтобы отклонить возможный удар. Той же рукой, что и щит, он держал поводья, но не натягивал их, потому что в таких обстоятельствах конем управляют не столько уздой, сколько шенкелями. И воздел над головой меч, готовясь отбить стальные острия, которые через мгновения попытаются пронизать его тело – отбить и вслед за тем, если получится, сверху вниз нанести удар. В том случае, разумеется, если после первой сшибки он останется жив и в седле.

Никто не кричал «Сантьяго!», или «Кастилия!», или «Арагон!» и вообще ничего не кричал.

Не время было для боевых кличей.

Противники сближались, крепко сцепив зубы, и слышно было только, как стучат дождевые капли по железу доспехов, позванивает оружие да шлепают по грязи копыта.

Первый удар копья, нацеленный в Руя Диаса – он почувствовал дрожание под ложечкой и в паху, увидев острие так близко от себя, – скользнуло, не причинив вреда, вдоль щита. Тогда, проносясь мимо, он ударил сам, увидев только бородатое лицо, выпученные глаза под шлемом, с которого струями текла вода. Он натянул поводья, останавливая коня, разворачивая его назад, в гущу боя, а потом, как всегда, все происходящее распалось на вереницу безотчетных движений, управляемых опять же не разумом, а отвагой, отчаянием и выучкой. Выпады и рубящие удары, треск, яростное урчание, конское ржание, звон стали о сталь.

От дождя все происходило медленней и требовало бо́льших усилий. Капли дождя рябили жидкую грязь, в которой уже валялось несколько человек, и непонятно было, с чьей стороны. Вскидывались руки, метались обезумевшие кони без седоков.