Электрический бал

У Победоносцева забегали глаза.

– Так точно, – кивнул мужик. – Только я скажу вам, как православный человек православному, чёрт это был, а не иностранец.

– Так, стало быть, видел ты его, господина этого?

– Только со спины раз. Худой, как селёдка, волосы жиром смазаны. Но брат рассказывал мне походя, что тот дело замышляет.

– Какое дело?

– Да разве ж брат сознается? Сказал только, что для ентого дела немцу шибко струмент нужен. Брат мой рукастый, плотничал, не то что я, анафема.

– Так-так. И что, дал ему брат инструмент?

– Отказал, вашество. Сказал только, что дело сугубо богопротивное. И что супротив Бога пойти не готов. Какой порядок на небесах заведён, таков и должен быть вовеки. Больше ничего не сказал.

– Так-так-так… И что дальше было?

– Взмолился рожа немецкая! Говорит: что, мужик, для счастья тебе надобно? Что хош пожелай, всё исполню, токмо струмент дай. Шибко нужен ему, видать, был струмент-то.

– А брат твой что?

– А брательник и сказал сдуру, что нам, простым русским людям, для счастья ведра водки за глаза хватит. Немец подивился, мол, не много ли ведро-то в одну харю? А брат заартачился. Выпью, не моргну. А немец ему: коли ведро выпьешь, я тебе ещё три налью. Брат говорит, держись, морда, выпью да по миру тебя расходами пущу. Эх, горе мне… Умолял же его, давай, говорю, поделим ношу, как братья. А он – ни в какую. Поклялся, говорит, перед Богом, что сам выпью. А на днях захожу, отлей, говорю, хоть черпачок. Ношу с себя сними тяжкую. Ведь какой, говорю, Бог, коли ты как в город перебрался, скоромное по средам кушаешь.

Тело мужичка сотрясалось от подступающих рыданий.

– Он же меня вот с таких пелёнок растил. Говорил: берись, Елисейка, за голову, а то сгинешь ни за грош. А вышло вонано как… И ведь, зараза, всё цельное ведро выпил, ни полштофика не оставил.

Тело мужичка спополамило от рыданий.

– Вы ежели немца схватите, так вы ему скажите, что вот он я, Елисейка, единый Ванькин брат – наследник по ихнему уговору. И что он мне, анафема, водки три ведра должен. А до тех пор, служивые, может, хоть на полштофика, копеечку соберёте? Тело и дух в порядок привести да брата помянуть? Единый он мне брат-то был. Чижало, ох чижало, родненькие!

Оборванец сполз с табурета на пол и уткнулся обер-полицмейстеру в сапоги.

– Поднять, – приказал Победоносцев и жёстко указал подвести к трупу.

Жандармы подтащили обмякшее тело. Обер-полицмейстер сдёрнул простыню. Из горла оборванца вырвался отчаянный крик, который, впрочем, тут же стих:

– Не Ванька это. Христом Богом, не Ванька. Ванька тощий, как перст.

– Так я и думал. В участок его, – процедил Победоносцев.

Мужик свесил голову и покорно обмяк на руках караульных. Те утащили его в коридор.

– Розгой прикажите? Или в клоповничек? – спросил Брейстер.

– С какой стати? – удивился Победоносцев.

– В целях дознания-с… Налицо-с соучастие-с. Дозвольте, мы его быстро того. Науку знаем-с.

– Уж я не сомневаюсь, Нестор Игнатьич, что знаете, не сомневаюсь! Никаких побоев. Пусть проспится и хватит с него. Потом и допросим. И разыскать мне брата этого. Как разыщете, сразу ко мне.

Когда вышли из провонявшего смертью здания, раскалённое солнце уже покраснело и снижалось над столицей.

Победоносцев всё крутил в руках листок с буквами.

– Как вы думаете, почему этот иностранный господин, кто бы он ни был, забыл листок? – спросил Зыбкин.

– Я думаю, что нам оставили этот листок специально, чтобы мы его нашли, Пётр. Более того, я, кажется, знаю, кто он, этот господин.

* * *

До вечера князь просидел в спальне. Он смотрел в окно и ожидал, что с минуты на минуту за ним приедут полицейские кареты. Сон, который одолевал его за обедом, улетучился. Первая эйфория от обладания перстнем прошла. Теперь не давали покоя реальные, возникшие с его обретением проблемы. В одном графиня была права: старик Победоносцев ради того, чтобы выслужиться перед московской публикой, достанет его хоть из преисподней. Поэтому действовать нужно было без промедлений.

Вся свобода его теперь держалась на том шатком факте, что хитрая – без сомнения, хитрая – графиня не знает о смерти его подельника. И что делать ему со своей ложью, когда придёт время разоблачения? От первого же встречного-поперечного графиня узнает, что Безобразов застрелен обер-полицмейстером. Поль мог только представить, какой хай стоит по этому поводу сейчас в подворотнях, кабаках, ресторанах и гостиных.

Князь, конечно, может отпираться, что не видел выстрела, но что с того? Договор их будет уже не в силе, и графиня вполне может свезти его, как и обещала, в казённый дом. Нужно было срочно бежать! Сейчас же. Подальше из города. Но как сделать это без денег и транспорта?

Раздался стук в дверь. Поль вздрогнул. Ему на мгновение показалось, что за дверью полиция.

– Да-да! – крикнул он.

Вошёл дворецкий и кивком пригласил его на выход.

Елизавета в соломенной шляпке и с шалью на плечах ждала его внизу. «Ах, как хороша ей эта шляпка! – воскликнул про себя Поль. – Как хорошо ей всё!»