Электрический бал

Этой же ночью я решила повеситься на простыне. Но мне не хватило решимости задушить свою молодость, свою красоту. Я провела ночь, рыдая над своей участью, а наутро проснулась со странной пустотой в душе. Ничто более не трогало меня. Будто я порвала струны, отвечавшие за музыку жизни.

Из меня ушли все переживания. Я стала тем товаром, которым меня желало видеть общество. Примирилась с участью слабого пола, частью которого мне не повезло родиться.

Папочка, видя, что из меня ушёл буйный нрав, стал совершенно довольный. Наше материальное положение также несказанно улучшилось.

Ранним морозным утром я сообщила отцу, что согласна выйти за графа. Он лишь удовлетворённо кивнул.

– Пойми, девочка, старая развалина не протянет и года. Когда всё кончится, ты будешь вольна делать что пожелаешь. Но до этого ты вернёшь долг нам с mamá.

Это был один из тех редких моментов, когда он вспомнил о ней не напоказ.

Но в его словах была правда: граф Вараксин был похож на мертвеца, которого смерть побрезговала забрать с грешной земли.

Свадьбу сыграли наскоро. Я почти ничего не помню из того дня. Лишь как хор завывал «Благие лета» да звонкий голос моего отца, который, нализавшись, пытался завести знакомства со всеми подряд. В глаза с женихом мы друг другу не смотрели. Хотя, мне кажется, с какого-то момента я и вовсе перестала смотреть кому-либо в глаза, боясь увидеть в человеческих душах что-то ещё более мерзкое, чем то, что уже успела на себе испытать.

Пришли вести о смерти моего возлюбленного офицера. Он погиб не на редутах под Косово, а пал жертвой пьяной дуэли. Новость никак не тронула меня. И именно это послужило той чертой, которая отделила для меня жизнь молодую от жизни взрослой. Не сам факт гибели любимого, а осознание омертвения собственной души, ощущение сковавшего душу безразличия ко всему, а особенно к самой себе. Так скоропостижно скончалась моя юность.

Папочка завёл связи и стал вхож в круги самые что ни на есть высокие.

Граф же оказался человеком более чем занятным. Он относился ко мне, как к дочери. Лишь иногда он позволял себе поцеловать меня в обнажённое плечо или кинуть взгляд на выглянувшую из-под платья ножку. Бывало, он смотрел на меня с жалостью и грустью. Возможно, его мучила совесть. В отличие от моего отца, он всё же был неплохим человеком. Я даже прониклась к нему почтением и полюбила слушать истории про его бесчисленные экспедиции.