Электрический бал

– Может быть, и приводит, – сказал Вдовин. – Я покопался в литературе и нашёл кое-что. Подобная запись называется латинским квадратом и является ничем иным, как одним из видов заклинания.

– О чём-то подобном мне говорил безумный председатель спиритического общества. Но я не придал значения его словам. Ещё он употребил слово «панацея».

– Совершенно верно. Об этом же подумал и я. Панацея – это якобы существующий эликсир, который излечивает недуги и продлевает жизнь. В наше время это слово используют в основном как образ. Но мало кто знает, что это вещество со всей серьёзностью искали и продолжают искать и сейчас многие уважаемые умы. А кто-то даже утверждает, что эликсир был получен и для него имеется рецептик. Они называют его «Золотой напиток».

– Бред. Если бы такое средство существовало, то как минимум сильные мира сего уже бы владели им, – заявил Зыбкин со свойственной юношам горячностью.

– Вы правы, господин Зыбкин. Именно поэтому рецепт эликсира – предположим на минуту, что он существует, – хранится в строжайшем секрете.

– Отчего же так?

– Видите ли, алхимики – а именно они этим занимаются, – во все времена были людьми отвергнутыми и гонимыми. Стоит ли говорить, что в наше время те из них, кто ещё занимается этим старинным искусством, ведущим свою родословную из древнего Египта, придерживаются в основном взглядов, скажем так, антимонархических. А что уж точно не нужно социалистам, так это вечный царь на троне.

Вдовин залился своим странным прерывистым смехом, но глаза его, как и обычно, не смеялись.

– Но при чём тут вообще байки об этом эликсире?

– Видите ли, лекарство, которое лечит все болезни, в пределе своём даёт не что иное, как…

– Бессмертие… – прошептал Зыбкин.

– Бессмертие, – кивнул доктор. – А именно бессмертие, как мы все помним, должно быть, является целью нашего иностранного друга. Если хотя бы судить по этой самой записке.

– Так что же, вы предполагаете, что Дюпре обладает этой самой панацеей?

– Сомневаюсь. Скорее, я бы предположил, что у него каким-то образом появился тот самый рецепт или часть рецепта. И он предпринимает отчаянные и, как мы видим, бесчеловечные попытки опробовать действие препарата на практике. Отсюда и труп со странными надрезами и отделённой хирургически головой. После осмотра безголового смею вас уверить, что имел место тщательный, хоть и дилетантский, медицинский эксперимент. Через разрезы, расположение которых для изувера, безусловно, имело какой-то сакральный смысл, был введён загадочный раствор. Состав которого я теперь и пытаюсь определить. Наш иностранный гость – сумасшедший, но никак не террорист. Его лечить надо.

Победоносцев почувствовал, будто летит куда-то, не имея под собой опоры. Объяснение Вдовина, без сомнения, представляло из себя законченную логическую структуру, но поверить в то, что кто-то занимается ужасными опытами в попытке обуздать бессмертие, он не мог.

– Ну-с оставлю вас отдыхать, Ваше превосходительство. Не забудьте принять капли. Приду, обязательно проверю. – Он уставился снизу вверх на Зыбкина. – А вам, юноша, я советую поскорее бросить морфий и проституток, чтобы вас не трясло так по вечерам.

Зыбкин покраснел и спрятал глаза от Победоносцева в своём блокноте.

* * *

Князю принесли старомодные панталоны, кафтан и треуголку. Судя по всему, прикрывшись платком и головным убором, он должен был проникнуть на бал, изображая прислугу Елизаветы. Всё это, как и водится, оказалось ему слишком не впору, но делать было нечего. Князь надел это всё и спустился вниз.

Проходя по коридору, он решил ещё раз, и, как он понимал, возможно, напоследок, взглянуть на портрет женщины, которую так полюбил.

Он зажёг лампу и долго всматривался в мазки, эти грубые кусочки краски, которые все вместе составляли неописуемую красоту божества, что глядело на него с полотна. «Жаль, что не получится взять его на каторгу», – подумал Поль, смаргивая слёзы умиления. Он ещё раз удостоверился, что готов на всё, что бы его ни ждало дальше.

Он выдохнул и засобирался вниз, когда портрет отца графини озарился светом свечи и, как и в первый раз, привлёк его внимание.

Он вгляделся в это припухлое лицо, и пугающая догадка пронзила его разум. Поль попятился и едва не выронил лампу, споткнувшись о ножку кресла.

– Бернард… – прошептал князь, вспомнив жутковатого калеку на сеансе у Дюпре.

Ноги его подкосились, и он рухнул в кресло. Он вспомнил и странную историю про нищего, отпилившего себе руку. И безвольные рукава пальто, и пустые сапоги… И от этого Поль зажмурился, тошнота подкатила к горлу. Получается, иностранец вернул себе долг. И всё прошло согласно договору, который нашла графиня. Он никак не мог взять в толк, как Дюпре мог совершить с отцом графини такое зверство. Одно он знал точно: графиня не должна ничего узнать о его догадке. Подобного поворота событий сердце графини могло не перенести. И чего уж он точно не хотел, так это становиться вестником столь ужасной новости.

Поэтому он подавил приступ тошноты, поднялся с кресла и спустился вниз.