– Да, человек – странное существо вечно ищет кусты с самими большими шипами. Что ж, получайте ваш ответ. Посмотрим, хватит ли у вас мужества выслушать его до конца.
– Что ж, извольте.
Он выдернула свою руку и поднесла своё лицо так близко к лицу Поля, что носы их едва не соприкоснулись.
– Никогда. Ни при каких обстоятельствах такая женщина, как я, не будет с таким, как вы, – процедила она. – Это non-sense. Нелепица. Абсурд! Злая шутка. Околесица. Бред. Помешательство. Délire. Насмешка. И мне жаль, что я по неосторожности дала вам повод поверить в это.
Поль почувствовал, как глаза наполняются предательскими обжигающими слезами.
– Потрудитесь же объяснить почему. Почему меня нельзя полюбить?
Елизавета достала из рукава склянку со спиртом, откупорила и понюхала.
– И я потружусь. Вы беспринципное и трусливое создание. Вы жалкий недочеловек, каких развелось много. Вы – желе и внутри, и снаружи. Изнеженный сытым детством лодырь, возомнивший, что всё в жизни должно принадлежать ему по праву рождения. Ваши предки, возможно, и клали головы на благо государства. Но сами вы… Вы больше разбираетесь в узлах чёртовых галстуков и разновидностях полосатых диванов, чем в том, как быть мужчиной. Вы как-то обронили, что судьба жестока к вам, что вы, мол, родились не в то время и не под той звездой. Так знайте, что лучше бы вам никогда и не рождаться. Вам следовало утопиться тогда, как вы и хотели после сеанса.
Князь почувствовал себя каменным. Более всего от того, что он знал, что всё это правда.
– Но зачем вы спасли меня?
– Мне нужны были любые вести о Дюпре. По-моему, в этом я сразу была перед вами честна.
– Но то, что произошло между нами потом…
– Лёгкое помешательство. У нас, женщин, вы не поверите, тоже есть свои потребности. И я вдова уже некоторое время.
– Но искра проскользнула между нами, вы не имеете права это отрицать! – Князь ударил кулаком по створке окна, отчего стекло задрожало в такт дрожащим ресницам Елизаветы.
– Не смейте повышать на меня голос в моём же доме, – прошептала она.
На крики прибежал старик дворецкий.
– Оставь нас, Степан Савельич! – приказала ему Елизавета, не сводя с Поля глаз. – Нам с князем есть что обсудить.
Дворецкий, раскланиваясь, удалился и прикрыл дверь.
– Графиня, – сказал князь, дыхание его сбилось. – Вы не должны убивать Дюпре. Это не избавит вас от кошмара жизни. Всё станет только хуже. Есть многое, чего вы не знаете о нём.
– Заткнитесь! Заткнитесь! – закричала она. В уголках её глаз блеснули слёзы.
Поль не мог больше терпеть. Он сделал к ней два решительных шага, обнял её за плечи и хотел поцеловать, но Елизавета с силой оттолкнула его.
– Прошу вас, исчезните из моей жизни. – Она развернулась и широким шагом направилась к выходу. – И не смейте мешать мне.
Дворецкий открыл перед графиней дверь и всем своим видом дал понять, что помешать у князя нет никаких шансов.
Весь участок стоял на ушах. Победоносцев, полностью проигнорировав указания Вдовина, был погружён в работу с головой. Он несколько часов кряду инструктировал жандармов и хожалых, обсуждал план охраны особняка с Брейстером и лично выбирал агентов, которые будут расставлены на главных улицах, чтобы отследить прибытие иностранца заранее.
Прислали копию фотографической карточки с похорон баронессы. Победоносцев с отвращением развернул конверт и вгляделся в чёрно-белое изображение. На нём он едва различил себя. Лицо его, как и лица остальных живых, были чуть смазаны. Лишь лицо баронессы с её нарисованными поверх век глазами и счастливой противоестественной улыбкой отпечаталось чётко. От этого казалось, что это она была жива и решила сфотографироваться с духами из других измерений, которых для этого вызвал какой-нибудь шарлатан вроде Дюпре. Обер-полицмейстер больше не мог смотреть на это. Он убрал карточку в конверт и спрятал в самый дальний и глубокий ящик стола.
Раздался стук в дверь, и в кабинет вошли три полицмейстера в сопровождении Зыбкина. Брейстер, как всегда, был чем-то недоволен. Сухой и статный Матвеев рассматривал ногти. Редко видимый Победоносцевым до этого по причине отпуска Катищев был явно нетрезв.
Победоносцев кивком приказал им сесть и кратко посвятил в обстоятельства готовящегося торжества.
Сухой Матвеев, не отвлекаясь от великолепия своих ногтей, спросил сиплым, как бывает у актёров, голосом:
– Что же получается, вы хотите арестовать иностранца? Но по какому обвинению? Не будет ли международного скандала?
– Вам недостаточно истории с безголовым трупом?
– Простите великодушно, но ведь нет никаких улик, кроме ваших догадок?
– Вам недостаточно моего слова?
– Но нужны же улики.
– Будут улики, Павел Васильевич. Как только мы схватим негодяя, мы найдём при нём тыщу улик, уверяю вас.
Полицмейстеры неуверенно переглянулись.
– Но не омрачит ли это празднования? – спросил Катищев потому только, что, видимо, этого празднования только и ждал, чтобы опохмелиться.
– Ах вы об этом только беспокоитесь? Вас не беспокоит, что может случиться?