Они осмотрели старый магазин ниже по улице. Времени это заняло не много, ведь его полки давно обчистили. Потом посмотрели в небольшом общественном парке, где качели, карусель и горка скрылись в разросшихся кустах. Так, в поисках, и прошла большая часть дня. Ребята заглянули в каждый уголок и закоулок Городка: мусорные баки с десятилетним пластиком, склады и здания, которые еще во время вылазок обшарили раз сто.
В конце концов Дакоту нашли у самой окраины, где заканчивались все постройки, а главная улица, петляя, уходила в горы. Дакота была еще жива, но почти без сознания. Она лепетала, повторяя одни и те же слова:
– Сиди на месте. Не вставай.
На то, чтобы отнести ее назад в «Близнец рая», понадобились усилия всех троих. В кинотеатре Дакоту бережно уложили на кровать в ее комнате.
Ребята кормили – точнее, пытались кормить ее – по очереди. Кит даже переселился к ней, перетащив лежанку из будки киномеханика и разложив ее на полу рядом с кроватью матери. Монти и Лэйки периодически заглядывали к нему, уговаривая пойти наверх и отдохнуть, но Кит ни в какую не соглашался оставить свою Дакоту. Вскоре вокруг нее образовался ореол пота, который медленно расползался подобно зрачку, пока матрас не промок насквозь. Дакота то и дело выныривала из забытья, повторяя одни и те же распоряжения:
– Сиди на месте, Кит. Прошу тебя. Не вставай.
– Я не уйду, мам.
Эти слова он повторил, наверное, тысячу раз – держа ее руку в своих ладонях, рассказывая об истоках, которых никогда не имел, истории о понтовых туфлях и бризах с океана, о фантастических приключениях в экзотических местах вроде Луны, джаз-клуба или Техаса. Кит позволил своей душе воспарить, отчаянно надеясь, что это поможет воспарить и ее душе. И как раз когда на мгновение начинало казаться, что все проходит, что его старушка Дакота вернулась, она повторяла все то же самое:
– Сиди на месте. Не вставай.
А он неизменно отвечал:
– Я никуда не уйду.
Два дня спустя она умерла.
Ребята обсудили похороны. Точнее, обсуждали их Монти и Лэйки, а Кит едва ли слушал. Он вообще почти ничего не слышал. Просто закрыл глаза и вообразил, как душа его Дакоты превратилась в бриз, вольный улететь отсюда и странствовать из города в город. Но бриз улетит – такова уж его природа, – а Кит так и не узнает куда. Все равно за ветром ему не угнаться.
В тот день они уложили тело Дакоты на подпорку для входной двери, превратив ее в импровизированные носилки, и в последний раз вышли из «Близнеца рая». Дакоту похоронили в старом парке, и Кит пересадил в землю рядом с могилой пурпурный цветочек из горшка.
Цветочек и правда был прекрасен. Дакота хорошо за ним следила.
«Она заботилась о тебе. Теперь ты позаботься о ней».
Кит еще долго после того, как Монти с Лэйки ушли, сидел в парке. Он рассказывал истории, плакал и до поздней ночи описывал свои картины. А когда вернулся в «Близнец рая», то застал Монти с Лэйки наверху, в салоне между будками киномеханика.
Близнецы явно обсуждали его, потому что едва он пришел, как они подозрительно замолчали. Повисла тягостная тишина.
В углу стояло три собранных пузатых рюкзака, и к верху каждого было приторочено по спальнику и походной постельной скатке.
Монти поставил на колени приемник и держал наготове наушник.
– Кит…
Не успел он договорить, а Кит уже развернулся и скрылся в будке. Спустя полминуты он вернулся, надев старую шапочку, которую ему связала Дакота. Ту самую, от которой зудели мозги.
Теперь он понял, почему Лэйки носит красную бандану, а Монти желтые рубашки в клеточку. Как и ключ на шее у его Дакоты, эти предметы служили не просто напоминанием, но памятниками.
А зуд – подумаешь, мозги привыкнут.
– Ладно, – сказал Кит, протягивая руку за наушником. – Я готов.
Он дважды прослушал запись. Потом вернул Монти наушник и, натянув шапочку на уши, оглядел комнату.
– Вот бы и это место похоронить. Чтобы никто больше тут не жил.
И вот они втроем, плечом к плечу вышли из города, а за спиной у них полыхал «Близнец рая». Когда они проходили мимо того места, где нашли на дороге Дакоту, Кит сунул руку под куртку и нащупал там ее кулон – прилипший к груди холодный серебряный ключик.
Он сам не знал, зачем забрал ключик.
Просто ему показалось неправильным зарывать в землю такую чудесную вещь, как ангельский дар.