– Так и есть. – Эхо погладил основание металлической конструкции. – Птица, которая парит над водой и ныряет, ей вольготно как в воздухе, так в воде. Я еще не родился, а моя семья уже присматривала за этим местом. В их обязанности входили защита и ремонт Баклана. Отец рассказал мне эту историю. Он говорил, что Баклан улавливает звон Колокола, фильтрует его, усиливает и передает в воду… – он указал в середину реки, – …а по ней звук несется в Манчестер.
Безвольно опустив руку, он обернулся.
– Только все это, конечно, брехня.
У Нико в животе словно образовался тяжеленный камень.
– В каком смысле?
– Отец рассказал мне эту историю, но его больше нет. Мама умерла, еще когда я был мелким. Нет никакого Колокола. А это устройство, что бы ни делало, не связано с источником молодости или еще чем-то таким. Просто очередная электрическая фигня. Передавала энергию кучке идиотов, которые этого не заслуживали. Это просто сказка. Отец ее рассказывал, чтобы жилось не так паршиво.
Одно дело, когда тебя терзают сомнения, и совсем другое, когда эти же сомнения кто-то другой преподносит как нечто определенное. Нико вдруг ощутила внезапный порыв, стоя тут, на берегу реки, в тени высоченного устройства; вернулось посетившее ее ранее дежавю, как будто все они – лишь актеры, читающие реплики своих ролей, стоя на отведенных им местах на сцене.
– Все хорошо? – Леннон положил ей руку на плечо.
По какой-то причине она посмотрела на Кита, на этого испуганного милого мальчика, и постаралась мыслить ясно. День угасал. Они с Гарри, наверное, успеют пройти еще несколько часов на юг, если выдвинутся прямо сейчас, непременно сейчас, только…
– Это была твоя семья, – тихо произнес Кит. Он посмотрел на Эхо и указал на вершину холма. – Под деревом. И в могилке. Это ведь были твои отец и братик, да?
Эхо ответил со странной грустной простотой:
– Они болели, а я отправился на охоту. Заблудился, а когда нашел путь домой, то все уже случилось.
Взгляд Нико так и оставался прикован к Киту. Она вспомнила, как Монти смотрел на Лоретту чуть ранее – в его взгляде читалась юная, щедрая любовь. Тот же взгляд она видела в глазах родителей, и от него ей становилось и радостно, и грустно одновременно: «да, такая любовь существует, и нет, тебе, возможно, ее не узнать». В этом чувстве Нико не сомневалась, но все же она задумалась: можно ли смотреть на кого-то так, будто любишь его, но при этом влюбленности не испытывать?
Она улыбнулась Киту.
Он улыбнулся в ответ.
Кит
После провала с «Инопланетянином» в «Близнеце рая» пришли к негласному соглашению, что больше проектор ни одного фильма не испортит.
Но даже так старые пленки дарили часы развлечений. Стоило поднести ленту к свече, и каждый кадр становился виден. Кит, Монти и Лэйки по очереди придумывали истории для этих картинок. Их любимыми были пленки с комедиями и любовными историями, образы, что вызывали смех; самыми нелюбимыми – фильмы о войне. Молодых людей ранили и уносили на носилках. Молодые люди курили в окопах. Люди стреляли в людей по непонятным причинам. Иногда раненые выживали, но тогда в их глазах зарождался взгляд, который сообщал: «Придет и мой черед».
От вида грязи на лице у Эхо Дакота сошла бы с ума; говорил он так, будто выплевывал слова непережеванными кусками еды, однако больше всего поражал его взгляд, который как бы обещал: «Придет и мой черед».
Ребята поужинали в хижине, где все жарче горела печка. Меню не радовало хоть чем-то новым: сублимированные мюсли Нико, много вяленого мяса (которого в шкафах хижины, похоже, имелись неограниченные запасы) и последняя банка с персиками от Дакоты. Эхо приспустил тушу и зажарил на огне в костровой яме крупный кусок оленины. При этом он рассказал, как отец приучил его сперва относить тушу вниз по течению реки хотя бы на километр, там свежевать, мыть и лишь затем тащить сюда.
– «Не лей кровь там, где кров», так он говорил.
Ел Эхо как животное.
Словно это был его первый и последний ужин. Первое и последнее мясное блюдо.
Кита Эхо немного пугал, однако жалость к нему перевешивала страх. «Я заблудился, а когда нашел путь домой, то все уже случилось…»
Одно было хорошо: Нико с Гарри пока не уходили. Кит не знал, как с этим быть и надолго ли это, но спрашивать не хотел. Когда с ужином было покончено, Монти положил матрас для Лоретты у печки.
– Еще раз спасибо, что впустил, – сказал он Эхо. – Ты жизнь спас, правда.
Эхо устроился на матрасе в углу.
– Как скажешь.
Святой Иоанн легла у него в ногах, и Кит, глядя на кошку, спросил:
– Тебе тут не одиноко? – Вопрос сорвался с губ и запорхал по хижине надоедливым попугаем, которого было уже не загнать в клетку.
Все как будто затаили дыхание и замерли, не успев расстелить скатки, в ожидании ответа Эхо.