Электророман Андрея Платонова. Опыт реконструкции

В свою очередь в Лидии Вежличевой раскрывается демоническая сила соблазна «вечной женственности» в соединении с подчеркнутым безразличием ко всем областям общественной жизни. Она представляет собой чистый пол. Сама по себе загадка, загадочная вещь в себе – подобным образом в ранней публицистике и поэтике Платонова манифестируется фундаментальный конфликт пол vs. сознание[946]. Фигура Лидии привносит в действие повести пережиток этого дискурсивного поля напряжения.

Лидия Вежличева блестела на солнечном свете от своей красоты, и чувства ее бесцельно блуждали в груди, еще не имея ясной страсти и направления. Душин смотрел на нее со стороны, как на загадку природы, и все же хотел забыть ее, уйти от нее в одиночество, в работу и свободное размышление. Вчера ночью из него ушло в эту женщину что-то невозвратимое – может быть, часть ума, может быть, та тревога, которая причиняла несчастие, но одновременно томила жить как можно быстрее вперед. И теперь он видел мир каким-то более туманным и спокойным, будто зрение его ослабело. <…> Но Душин стал скуп на свое тело, он не хотел больше тратить себя на пустяки наслаждения и отстранил прочь эту Лиду Вежличеву. Слишком еще велика и страшна природа и могуч классовый враг империализма, чтобы губить себя и женщину в изнеможении, опустошая сразу оба сердца[947].

Таким образом, между Лидией и Семеном Душиным возникает особая форма субверсивной любовной поэтики. Он овладевает ею после того, как она сказала ему, что не любит его, а она следует за ним, когда он уже осознал, что не хочет быть с нею. Они – пара поневоле. Авторефлексивное обнажение любовно-поэтических приемов сюжетосложения доводится до крайней точки, когда Семен и Лидия встречают крестный ход. Душин вовлекается в разговор со старухой, которая в изнеможении сидит в пыли рядом с иконой Богородицы. Он пытается агитировать ее в духе антирелигиозной пропаганды: «Природа не слышит ни слов, ни молитвы, она боится только разума и работы»[948]. На что она возражает, что разум и кости – это все, что у нее осталось от жизни, полной страдания, и заголяет перед ним свое иссохшее тело, которое вызывает у Душина живой интерес – в отличие от цветущего тела Лидии.

Старуха встала перед Душиным и приподняла юбку, забыв про стыд, про любовь и всякое другое неизбежное чувство. Верно было, что на старухе немного осталось живого вещества, пригодного для смерти, для гниения в земле. Кости ее прекратили свой рост еще в детстве, когда горе труда и голода начало разрушать девочку; кости засохли, заострились и замерли навеки. <…> И вот теперь Душин видел ничтожное существо, с костями ног, прорезающимися, как ножи, сквозь коричневую изрубцованную кожу. Душин нагнулся в сомнении и попробовал эту кожу – она была уже мертва и тверда, как ноготь, а когда Душин, не чувствуя стыда от горя, еще далее оголил старуху, то нигде не увидел волоса на ней, и между лезвиями ее костяных ног лежали, опустившиеся наружу, темные высушенные остатки родины ее детей; от старухи не отходило ни запаха, ни теплоты. Душин обследовал ее, как минерал, и сердце его сразу устало, а разум пришел в ожесточение[949].