Электророман Андрея Платонова. Опыт реконструкции

Душин, мечтавший сохранить для потомков «материнские, девственные» жизненные силы земли, видит в старой женщине аллегорию высохшей, бесплодной земли, которую он исследует «как минерал». Описание высохшего ландшафта, жары и голода, иконы Богородицы и крестного хода поднимает этот мотивный ряд на трансцендентальный уровень. Располагая друг за другом половой акт, принесший разочарование, и встречу со старухой, шокировавшую героя, Платонов прибегает – если воспользоваться языком барочных аллегорий – к мотиву vanitas, ничтожности и тщеты земного существования, который часто изображался в живописном сюжете «Девушка и смерть». Так через обнажение старого и вместе с тем как бы бессмертного тела подрывается сексуальная привлекательность молодого тела Лидии. Душин посылает свою нечаянную невесту в город, где она должна ждать его в заброшенной будке у железной дороги, а сам несет старуху на руках назад в деревню, решив посвятить ей жизнь. Формирование конфликта повести приобретает еще одно измерение, типичное для ранней прозы Платонова: любовь к ближнему vs. любовь к дальнему. Любовь к дальнему как постоянная черта характера платоновских инженеров со времен «Маркуна» (1920) в случае Душина выражается в его сострадании к нуждам крестьян. После введения любовной поэтики в действие повести, после обнажения ее приемов и очищения эстетической реакцией катарсиса, возвращается и основной электропоэтический сюжет.

У Душина есть план, как помочь беднякам. Энергию, полученную от мотоциклетной электростанции, он хочет использовать для сельскохозяйственного орошения и тем самым перевести ее из производственного цикла идей (свет/культура) в процесс материального производства (орошение/культивирование земли). Это намерение он, конечно, легитимирует созданием идеологической добавленной стоимости. Электрическое орошение как наглядное техномагическое чудо должно разоблачить пустоту молений о дожде и крестный ход и обратить отсталые массы в новую религию социализма. Платонов и здесь пытался умерить пафос электрификации при помощи юмористического приема. Как уже было в сцене беседы с Чуняевым или письма к Ленину, он использует для создания комического эффекта прием профанирования идеологического дискурса.

В сельсовете Душин встречает пожилого делопроизводителя, который заменяет уехавшего председателя и говорит пятистопным ямбом. Да и сам председатель говорит с Душиным стихами.

К вечеру приехал председатель совета, и делопроизводитель указал ему на спящего. Председатель потолкал Душина ногою и велел ему сразу встать на ноги.

– Не время сна, не время спать, пора весь мир уж постигать и мертвых с гроба поднимать! – произнес председатель над спящим.

Душин в ужасе опомнился; поздняя жара солнца, как бред, стояла в природе. Над ним наклонился человек с добрым лицом, морщинистым от воодушевленного оживления, и приветствовал его рифмованным слогом, как брата в светлой жизни.

– Вставай, бушуй среди стихии, уж разверзается она, большевики кричат лихие и сокрушают ад до дна!

Но у Душина тогда была в уме не поэзия, а рачительность. Поднявшись, он сказал председателю про насос и мотоциклетную электростанцию.

– Мне ветер мысли все разнес, – ответил председатель, – и думать здесь я не могу про… А дальше как? – спросил вдруг председатель у делопроизводителя.

– Про твой насос! – добавил делопроизводитель.

– Про твой насос!.. Пойдем ко мне в мою усадьбу, – продолжал председатель во вдохновении сердца, – ты мне расскажешь, не спеша: могилы ждешь ты или свадьбы, и чем болит твоя душа[950].