С Мишелем Джерзински дело обстояло иначе. Он прожил свою взрослую жизнь в одиночестве, в полном вакууме. Он внес свой вклад в копилку человеческих знаний, таково было его призвание, таким образом он сумел выразить свой природный дар; но он так и не познал любви. Аннабель тоже, при всей своей красоте, так и не познала любви; а теперь вот ее не стало. Ее отныне бесполезное тело лежало мертвым грузом на постаменте, в ярком свете. Крышку гроба закрыли.
В своем прощальном письме она просила ее кремировать. Перед кремацией они пили кофе в холле больницы; за соседним столиком цыган с подсоединенной капельницей болтал о тачках с двумя приятелями, зашедшими его навестить. Тусклый свет пробивался сквозь уродливые плафоны, напоминавшие огромные винные пробки.
Они вышли на солнце. Здания крематория находились рядом с больницей, в одном комплексе. Кремационная камера представляла собой большой куб из белого бетона в центре такой же белой площадки; их ослепили отблески света. Горячий воздух извивался вокруг них мириадами крошечных змеек.
Гроб закрепили на передвижной платформе, ведущей внутрь печи. Коллективная скорбь продлилась полминуты, затем служащий запустил механизм. Зубчатые колесики, приводящие в движение платформу, слегка скрипнули, и дверь закрылась. Через иллюминатор из жаростойкого стекла можно было наблюдать за процессом горения. Мишель отвернулся, когда из огромных горелок вырвалось пламя. Еще секунд двадцать на периферии его зрения сверкало красное свечение, после чего все закончилось. Служащий ссыпал прах в прямоугольную коробочку из древесины пихты и передал ее старшему брату Аннабель.
Они не спеша поехали обратно в Креси. Сквозь листву каштанов на аллее Отель-де-Виль светило солнце. По этой аллее они с Аннабель гуляли после уроков двадцать пять лет назад. В саду ее матери собралось человек пятнадцать. Ее младший брат приехал из США по такому случаю; худой, нервный, он явно очень переживал и был чересчур элегантно одет.
Аннабель выразила желание, чтобы ее прах развеяли в саду родительского дома, что они и сделали. Солнце уже садилось. Это была пыль – почти белая пыль. Она мягко, словно пеленой, оседала на землю между кустами роз. Вдруг вдалеке послышался звонок железнодорожного переезда. Мишель вспомнил, как Аннабель ранним вечером ждала его на станции и крепко обнимала. Ему было пятнадцать лет. Он посмотрел на землю, на солнце, на розы; на упругую поверхность травы. Непостижимо. Все молчали; мать Аннабель подала вино – помянуть. Она протянула ему бокал и посмотрела прямо в глаза.
– Останьтесь у нас на несколько дней, Мишель, если хотите, – сказала она, понизив голос.
Нет, он поедет; ему надо работать. Ничего другого он не умеет делать. Ему показалось, что небо пронзили лучи; он понял, что плачет.
5
В тот момент, когда самолет спускался к безбрежному облачному потолку, простиравшемуся под неизменным небом, у него возникло ощущение, что вся его жизнь неуклонно вела его к этому мгновению. В течение еще нескольких секунд вокруг него возвышался только необъятный лазурный свод и тянулась бесконечная волнистая плоскость, где ослепительная белизна чередовалась с белизной матовой; затем они попали в промежуточную зону, текучую и серую, где восприятия стали смутными. Внизу, в мире людей, существовали луга, животные и деревья; все там было зеленым, влажным и невероятно подробным.
Уолкотт встречал его в аэропорту Шеннона. Это был коренастый подвижный человек; его зияющую лысину окружал венчик светло-рыжих волос. Он несся на своей “тойоте-старлет” между туманными пастбищами и холмами. Их Центр находился немного севернее Голуэя, в городке Росскахилл. Уолкотт провел для него экскурсию по экспериментальным установкам, познакомил с техперсоналом; эти люди поступают в его распоряжение для проведения опытов и программирования расчетов молекулярных конфигураций. Все оборудование было тут ультрасовременным, помещения сверкали чистотой – Центр финансировался из фондов ЕЭС. В зале с охлаждающими кондиционерами Джерзински бросил взгляд на две большие башни суперкомпьютера
По дороге в Росскахилл они проехали мимо пологого луга, на котором паслось стадо небольших, меньше среднего, коров красивой светло-коричневой масти.
– Узнаете? – улыбнулся Уолкотт. – Да-да. Это потомство первых коров, выведенных в рамках ваших исследований уже десять лет назад. Тогда наш Центр был совсем маленьким и плохо оснащенным, но вы здорово нам помогли. Они крепкие, легко размножаются и дают отличное молоко. Хотите посмотреть?