Неожиданностью стали вышедшие в 2004 году “Три топологические конъектуры в гильбертовых пространствах”. Эту работу рассматривали как реакцию на динамику континуума, как попытку – как ни странно, с причудливыми отголосками философии платоников – переопределить алгебру форм. Признавая содержательность выдвинутых гипотез, профессиональные математики не преминули указать на недостаточную строгость выкладок и некоторую анахроничность подхода. Фактически, признает Хубчежак, Джерзински не имел доступа к самым последним математическим публикациям того времени, да и вообще создается впечатление, что он уже не очень ими интересовался. Дело в том, что мы располагаем весьма скудной информацией о его занятиях в период с 2004 по 2007 год. Он регулярно посещал Центр в Голуэе, но его контакты с другими экспериментаторами носили чисто профессиональный, практический характер. Он овладел основами ассемблера
Они шли по дороге в Балликоннили, океан искрился у их ног. Далеко на горизонте за Атлантику садилось солнце. Все чаще и чаще Уолкотту казалось, что мысль Джерзински блуждает в каких-то смутных, даже мистических пределах. Сам он оставался сторонником радикального инструментализма; будучи наследником англосаксонской прагматической традиции и находясь под влиянием идей Венского кружка, он с некоторым недоверием относился к работам Конта, еще чересчур романтическим, на его взгляд. В отличие от материализма, на смену которому он пришел, позитивизм, подчеркивал Уолкотт, может стать основой нового гуманизма, причем фактически впервые (поскольку материализм в принципе несовместим с гуманизмом и в конечном счете его уничтожил). Но все же материализм сыграл свою историческую роль: надо было преодолеть первый барьер, то есть Бога; люди преодолели его и оказались ввергнуты в тоску и сомнения. Но рухнул уже и второй барьер, это случилось в Копенгагене. Человеку более не требуется ни Бог, ни идея некоторой лежащей в основе всего реальности.
– Существует, – говорил Уолкотт, – человеческое восприятие, человеческие свидетельства, человеческий опыт; есть разум, который связывает их, и эмоция, их оживляющая. Все это развивается в отсутствие какой-либо метафизики или онтологии. Мы больше не нуждаемся в понятиях Бога, природы и реальности. В сообществе наблюдателей согласие с результатами экспериментов может быть установлено посредством разумной интерсубъективности; эксперименты связаны теориями, которые должны по возможности удовлетворять принципу экономии мышления и обязательно должны быть опровержимыми. Есть мир воспринимаемый, мир ощущаемый, мир человеческий.