Элементарные частицы

– Анне хотелось еще детей, в сущности, жизнь домохозяйки ее вполне устраивала. Да ведь я сам подбил ее переехать поближе к Парижу, поискать там работу. Конечно, она не посмела отказаться – самореализация женщины напрямую зависит от профессиональной деятельности, так все тогда думали или делали вид, что думают, а ей прежде всего хотелось думать так же, как все остальные. Я прекрасно понимал, что на самом деле мы возвращаемся в Париж, чтобы спокойно развестись. В провинции люди все-таки часто видятся, общаются, и мне совсем не улыбалось, чтобы все судачили о нашем разводе, пусть даже в одобрительном и мирном тоне. Летом восемьдесят девятого года мы поехали в Club Med, это был наш последний совместный отдых. Я помню их дурацкие развлекательные мероприятия перед ужином и как я часами торчал на пляже, глазея на девиц; Анна беседовала с другими мамашами. Когда она переворачивалась на живот, я замечал ее целлюлит; когда переворачивалась на спину – растяжки. Дело было в Марокко, арабы держались неприветливо и агрессивно, нещадно палило солнце. Какой смысл зарабатывать себе рак кожи ради того, чтобы вечерами дрочить в своем бунгало. Виктор не вылезал из мини-клуба, вот он-то оттянулся там по полной… – Его голос снова дрогнул. – Я вел себя как скотина и знал, что веду себя как скотина. Обычно родители идут на жертвы ради ребенка, это нормальный путь. Я не мог смириться с тем, что моя молодость закончилась; не мог смириться с мыслью, что мой сын вырастет, станет молодым вместо меня и, возможно, добьется успеха в жизни, в то время как я свою просрал. Я хотел снова стать личностью.

– Монадой. – тихо сказал Мишель.

Брюно не отозвался, допил вино.

– Бутылка пуста… – заметил он с легким недоумением. Потом встал и надел куртку. Мишель проводил его до порога. – Я люблю своего сына, – сказал Брюно. – Если он попадет в аварию, если с ним произойдет несчастье, я этого не вынесу. Я люблю этого мальчика больше всего на свете. И однако я никогда не мог смириться с его существованием.

Мишель кивнул. Брюно пошел к лифту.

Мишель вернулся к рабочему столу, написал на листе бумаги: “Пометить кое-что о крови”; затем лег, чувствуя, что надо поразмыслить, но почти сразу заснул. Через несколько дней ему попался на глаза этот листок, он добавил к той первой фразе слова “Закон крови” и минут десять просидел в задумчивости.

14

Утром 1 сентября Брюно встречал Кристиану на Северном вокзале. Она доехала на автобусе из Нуайона в Амьен и пересела на прямой поезд до Парижа. Погода стояла прекрасная; ее поезд прибыл в 11.37. Она надела длинное платье в цветочек с кружевными манжетами. Он обнял ее. У обоих бешено колотилось сердце.

Они пообедали в индийском ресторане, пошли к нему и занялись любовью. К ее приезду он натер паркет, поставил цветы в вазы, постелил чистые благоуханные простыни. Ему удалось долго сдерживаться, дожидаясь, пока она кончит; сквозь щелку между шторами пробивались солнечные лучи, вспыхивая в ее черных волосах с едва заметными седыми бликами. Она кончила один раз, потом тут же второй, внутри у нее все сжималось, словно в судорогах, и в этот момент он сам кончил в нее. Он прижался к ней, и они уснули.

Проснулись они около семи, солнце уже заходило между многоэтажками. Брюно открыл бутылку белого. Он никогда никому не рассказывал, как жил после того, как уехал из Дижона, и вот теперь собрался это сделать.