Елена Феррари

Из этого описания понятно, что «Адриа» дважды меняла курс, как будто нацеливаясь на «Лукулл»: первый раз, оказавшись на траверсе яхты, второй — на расстоянии около 500 метров от нее. Причем после второго «прицеливания», когда стало ясно, что удар придется точно в середину «Лукулла», «Адриа» последовательно отдала два якоря, чтобы не врезаться в берег — как мы помним, плавучий штаб Врангеля был пришвартован в непосредственной близости от него.

Второй свидетель, чьи показания записал Чебышёв, находился непосредственно на палубе «Лукулла» и едва не стал жертвой катастрофы. Казачий подъесаул Кобиев из охраны главкома рассказывал о том же самом:

«15 октября, около 4 часов 30 минут дня, я поднялся из своей каюты и вышел на верхнюю палубу. Встретившись там с дежурным офицером, мичманом Сапуновым, мы начали гулять. Через некоторое время мы обратили внимание на шедший от Леандровой башни большой пароход под итальянским флагом („Адриа“ была примерно вдвое длиннее „Лукулла“ и вчетверо превосходила его водоизмещением. — А. К.).

Повернув от Леандровой башни, он стал пересекать Босфор, взяв направление на „Лукулл“. Мы продолжали следить за этим пароходом. Пароход с большой скоростью, необычайной для маневрирующих или входящих в Золотой Рог судов, приближался к „Лукуллу“. Заметно направление пароход не менял, и было ясно видно, что, если он не изменит направления, „Лукулл“ должен прийтись на его пути. Когда пароход был прямо на носу итальянского дредноута „Дуильо“, я, видя, что итальянский пароход не уменьшает скорости и не изменяет направления, спросил мичмана Сапунова, не испортилась ли у него рулевая тяга, так как при той скорости и громадной инерции, какие он имел, он не успеет свернуть в сторону, даже если положить руль круто на бок. Сапунов ответил, что, действительно, что-то ненормально. Но тогда пароход не шел бы с такой скоростью и уверенностью, давал бы тревожные гудки и так или иначе извещал бы о своем несчастье и опасности от этого для других. Тем не менее пароход, не уменьшая хода, двигался на яхту, как будто ее не было на его пути…

Шагов примерно за 300 от яхты мы увидели, как из правого шлюза отдали якорь. Тут нам стало ясно, что удара нам в бок не миновать, так как при скорости, с которой шел пароход, было очевидно, что на таком расстоянии якорь не успеет и не сможет забрать грунт и удержать пароход, обладающий колоссальной инерцией. Мичман Сапунов крикнул, чтобы давали кранцы, и побежал на бак вызывать команду. Я кинулся к кормовому кубрику, где помещались мои казаки, и закричал, чтобы они по тревоге выбегали наверх. В этот момент я услышал, как отдался второй якорь, и пароход, приблизясь так, что уже с палубы „Лукулла“ нельзя было видеть, что делается на носу парохода, продолжал неуклонно надвигаться на левый борт яхты. Секунд через десять он подошел вплотную, раздался сильный треск, и во все стороны брызнули щепки и обломки от поломанного фальшборта, привального бруса и верхней палубы»[157].

В показаниях подъесаула Кобиева не отмечаются второе изменение курса «Адрии», его «прицеливание» на врангелевскую яхту, но с борта самой яхты этого можно было и не разглядеть. В главном же они сходятся: итальянский пароход кардинально изменил курс, которым следовал ранее, сразу выбрал своей целью яхту, шел точно на нее, не только определив цель, но и прекрасно сопоставляя сугубо морские, навигационные составляющие: скорость собственного хода и проливного течения, время, которое потребуется на то, чтобы затормозиться якорями и «оттянуться» на них, дабы не врезаться в берег самому. Всё говорит о том, что пароход вела уверенная и крепкая рука профессионального моряка, которым не мог быть даже бывший электрик «Императрицы Марии» Гайдаров. Здесь нужны были знания и холодный расчет опытного капитана, желательно подкрепленные точными лоцманскими сведениями об особенностях судовождения, направлениях и скоростях подводных течений Босфорского пролива.

Здесь в деле появляется замечательная детективная деталь: личность лоцмана. Во многих русскоязычных документах она записана как Самурский[158] — не самый обычный вариант для моряка в турецком Босфоре, зато эта фамилия хорошо известна на границе Дагестана и Азербайджана, где протекает река Самур. В нескольких населенных пунктах современного Дагестана и сегодня существуют улицы имени Самурского, но не лоцмана. Нажмудин Панахович Самурский, например, первый (в хронологическом смысле) из первых секретарей Дагестанского обкома ВКП(б), член местного ревтрибунала, а позже Особой тройки НКВД. Прямой связи с делом «Лукулла» он не имеет, но в его воспоминаниях фигурирует его родственник Аббас-ага Эфендиев (настоящая фамилия Самурского тоже Эфендиев), который «три года провел в Турции (Константинополь)»[159]. Чрезвычайно соблазнительно думать, что кто-то еще из Эфендиев-Самурских мог оказаться на Босфоре в самый нужный момент, чтобы стать тем самым лоцманом, что помог капитану итальянского парохода «Адриа» так удачно «справиться» с течением… Но… это только совпадение.