Елена Феррари

Причин высокой плотности русских писателей на душу германского населения было две. Первая — историко-экономического характера. В Германии еще до русских революций существовало издательское производство, ориентированное на Россию. В каких-то случаях это были маргинальные и даже подпольные типографии, в которых печатались марксистские листовки и газеты, в других — вполне законные предприятия вроде известного издательства И. П. Ладыжникова, также специализировавшегося на печати прогрессивных (в представлениях царской России) книг и изданий. Теперь, после войны и революций, издавать книги в Германии стало еще и экономически выгодно: дешевая марка, инфляция, масса безработных, в том числе печатников, продающих свои силы и знания очень недорого, да еще и огромная аудитория — русские в самой Германии и оставшиеся временно без достаточного количества типографий и наборщиков жители РСФСР — куда, заключив договоры с представителями советского правительства, можно было продавать книги (и продавали). Все это стало недолгим, но истинным эдемом для русско-немецкого издательского дела. К «Ладыжникову» присоединились издательства «Слово», «Книга», «Petropolis», издательство З. И. Гржебина (пожалуй, крупнейшее среди прочих), «Геликон» и др. Печатали всё: от классики до учебников и современных, в том числе там, на месте, в Берлине живущих писателей и поэтов русской эмиграции. Один только «Геликон» за 1920–1924 годы выпустил около пятидесяти наименований русской прозы и поэзии: романы Ильи Эренбурга, сборники стихов Марины Цветаевой и Бориса Пастернака, сочинения Алексея Ремизова, Виктора Шкловского, Андрея Белого и еще многих — и всё это в прекрасном художественном исполнении и с замечательными иллюстрациями Добужинского, Эль Лисицкого, Пастернака-старшего и других известных художников той поры. Для продвижения продукции по всем законам маркетинга было создано Общество ревнителей книжного искусства, проводившее свои выставки, конкурсы, публиковавшее специальные издания[192].

Илья Григорьевич Эренбург, не раз встречавшийся в Берлине с Еленой Феррари, вспоминал обстановку тех лет, до боли знакомую им обоим: «Не знаю, сколько русских было в те годы в Берлине; наверное, очень много — на каждом шагу можно было услышать русскую речь. Открылись десятки русских ресторанов — с балалайками, с зурной, с цыганами, с блинами, с шашлыками и, разумеется, с обязательным надрывом. Имелся театр миниатюр. Выходило три ежедневные газеты, пять еженедельных. За один год возникло семнадцать русских издательств»[193].

Еще одна интересная и важная для нашей истории деталь: хозяин собственного издательства Иван Павлович Ладыжников еще с 1905 года сотрудничал с Алексеем Максимовичем Горьким, а в 1918-м они вместе затеяли большой издательский проект «Всемирная литература». «Буревестника» уже тогда явно тянуло к глобальным идеям, и спустя полтора десятилетия эта тяга реализуется в возрождении павленковской серии «Жизнь замечательных людей», но тогда, сразу после революции, осуществить его в Советской России не удалось. Ладыжников перебрался в Германию, где очень скоро встретился с Горьким, ставшим, пожалуй, главной фигурой интеллигентской надстройки Русского Берлина. Пребывание таких людей, как Максим Горький, Владислав Ходасевич, Алексей Толстой, Виктор Шкловский, и многих других мастеров слова в столице Германии быстро создало особую творческую атмосферу. В ней — со всеми ее достоинствами, начиная от возможности свободного, невзирая на писательские ранги, общения в стесненном эмигрантском кругу, и недостатками, вызванными все тем же стеснением и оттого доведенными до крайней стадии взаимными: завистью, ревностью, любви и ненависти, — хотелось вариться, как в котле с чудодейственным творческим зельем, всем, кто считал, что единственное его предназначение в жизни есть тяжкий труд сеятеля разумного, доброго, вечного. В мучительном, но непреодолимом стремлении таких «сеятелей» быть поближе друг к другу, а главное, к признанным мэтрам, к тем, кого полушутя называли «Великими писателями земли Русской», крылась вторая причина, по которой Берлин мгновенно стал столицей русских литераторов. Один звал в гости второго, у него испрашивал возможности пообщаться с первым третий, в кафе ожидал результатов встречи четвертый, а пятый тут же сообщал в письме, что получил долгожданную визу и готов уже завтра отправиться в путь, дабы лично лицезреть дражайшего NN, коему и просит «передать уверения в совершеннейшем к нему почтении» — цепочке этой не было конца.