Элеонора Дузе

работ он, вспоминая первую гастроль Дузе в России, рассказывает о

сцене из «Дамы с камелиями», в которой Маргерит очень долго пи¬

шет письмо Арману. Хотя с тех пор, как он видел этот спектакль, под¬

черкивает он, прошло более сорока лет, он отчетливо помнит всю

сцену не только «вообще», но и во всех ее составных моментах. Время

не приглушило в нем эти воспоминания. Они сохранились в его памя¬

ти с необыкновенной четкостью и законченностью.

Из России Дузе вернулась в Вену, где 31 марта открыла гастроль

«Мертвым городом», а в последующие дни показала «Росмерсхольм»,

«Гедду Габлер», «Джоконду» и «Женщину с моря».

«22 уеду в Германию,— писала она 20 ноября 1908 года из Парижа

Лауре Орвьето,— куда влечет меня одна иллюзия, одна творческая

идея. Некое грандиозное «а может быть!..» озаряет сейчас мою душу

и мою работу. Поэтому и для этого я сегодня живу и работаю...»

Она выступила в Берлине, Франкфурте, Мюнхене, Майнце, Штут¬

гарте, Эссене, а 30 января 1909 года показала венцам «Йуна Габ¬

риэля Воркмана», которого уже играла в Германии.

«Вся жизнь была для меня дебютом,— заметила однажды Дузе,—

и когда после спектакля в Берлине я смогла сказать то, что, мне

кажется, никогда уже больше не смогу сказать: «Духи Росмеров, об¬

лагораживая душу, разрушают счастье»,— после этого я поклялась

в душе, что уйду со сцены». Так она и сделала. Правда, из практиче¬

ских соображений она не стала прерывать гастроли. 1 февраля

1909 года она сыграла в «Женщине с моря». Спектакль шел под

нескончаемые овации. Затем она уехала в Берлин и после нескольких

спектаклей в зените славы неожиданно для всех оставила сцену.

ГЛАВА XX

«Всегда надо в кого-то или во что-то верить, чтобы найти в себе

силы жить. Когда я утрачу веру в искусство, я целиком посвящу себя

богу, который поможет мне умереть»,— говорила Дузе актеру Яндо-

ло 176 в период своего лихорадочного увлечения пьесами Д’Аннунцио.

Однако теперь, оставив сцену, после нескольких лет одиночества, про¬

текавших в чтении и размышлениях, она почувствовала, сколь много

спрашивается с того, кого природа одарила талантом. А ведь в то

время ей было немногим больше пятидесяти лет, и она никогда не

умела жить без работы.

Ее покорность судьбе иногда нарушалась приступами тоски, и то¬

гда она принималась строить всевозможные планы своей работы.

В июне—июле 1912 года, когда Дузе находилась в Венеции, поэт

Райнер Мария Рильке, славивший в своих стихах ее прекрасный

образ и утверждавший, что «нет в целом мире поэта, который бы сумел

воспеть ее», предложил Максу Рейнгардту 177 и Александру Моисси 178

увидеться с Дузе и убедить ее вернуться на сцену. Однако Моисси

лишь через много лет сумел приобрести ту одухотворенность, которую

Дузе искала в каждом артисте. В то время он находился под слишком

сильным влиянием изощренного стиля Рейнгардта и был еще слишком

«актером», мечтающим о премьерстве, чтобы стремиться к совместной

работе с Дузе. В течение последующих двух лет Рильке пытался найти

театр для Дузе, но тут вспыхнула война и развеяла все его надежды.

Приезд в Италию Иветт Гильбер 179 разбудил в душе Дузе вместе

со старыми воспоминаниями острую тоску по театру, которая неза¬

висимо от ее воли глубоко таилась в ее душе, как огонь под слоем

пепла. Встреча с Элеонорой, рассказывала Иветт, убедила ее в том,

что Дузе умерла бы, не будь у нее, может быть, иллюзорного сознания,

что она существует ради искусства. Иветт предложила Дузе высту¬

пить с нею в Америке, играя лишь три раза в неделю, чтобы сберечь

силы. Мысль о том, что жизнелюбие Иветт могло бы поддержать ее,

перспектива совместного путешествия, общность идеалов, хотя и в

различных формах искусства, наконец, «сама Америка, Северная

Америке, где есть университетские города, в которых мысль, поиски

мысли еще не потеряли своего значения»,— все это было большим

искушением. Но в тот момент, когда надо было дать окончательный

ответ, Элеонора тяжело заболела и мечта играть вместе с Иветт раз¬

веялась.

В свой первый приезд в Париж Дузе говорила Жюлю Юрэ, что

не знает, как бы она жила, если бы не читала так много. Она считала,

что «театральное искусство наименее духовное из всех. Когда актер

выучил свою роль, мозг его уже не работает. Действуют только чув¬

ства, только нервы, помогающие находить новые эмоции. Вот почему

на свете столько глупых, иначе говоря невежественных, безнравствен¬

ных актрис и актеров». Глубоко убежденная, что актер больше любого

другого художника должен обладать культурой, чтобы суметь изобра¬

жать людей, различных по образу жизни и характеру, она пыталась

создать в 1914 году на свои средства «Библиотеку для актрис». В до¬

мике на тихой, тенистой римской улице, в квартале Иоментано, она

устроила спокойную обитель с превосходно подобранной библиотекой,

чтобы актеры могли расширять свой кругозор. Кроме зала для собра¬

ний и библиотеки там было еще несколько комнат, уютных, напол¬

ненных цветами, где при желании можно было провести день и отдох¬

нуть. Открытие этого дома прошло как блестящий светский праздник,

на котором произносились восторженные речи, выражались самые