Эльф среди людей

Твой друг здесь и не здесь. Он странно напоминает тебе лорда Вильвэ, хотя во все предыдущие века ты не счел бы их похожими. Но сейчас между тобой и ним – грань времен.

И узенький мостик дружбы через эту пропасть. Тоньше эльфийской веревки.

Но вам хватит.

– Прошу, отвези на Запад. Отдай Королю Финголфину.

Ларец тяжел.

Глорфиндэль внимательно смотрит на тебя… словно редеет туман, и очертания, прежде смутные, снова становятся отчетливыми.

– Хэлгон. Сделай мне подарок на прощание.

– Если успею добежать до мастерской, – ты пытаешься отшутиться, уже понимая и не то чтобы боясь, но…

– Отдай этот ларец не мне, – ваниар тих и серьезен. – Помирись. С ним – помирись.

Да, если уж отпускать Первую эпоху, то всю, без остатка. И не спрашивать, твоя или не твоя вина в разладе. Разлад с тобой – значит, и твоя доля вины есть.

У людей говорят «прощения попросит не тот, чья вина горше, а тот, кто мудрее». Хоть это утешает.

– Владыка Элронд.

Он тоже не здесь. Средиземье для него в прошлом, и ты для него в прошлом, он смотрит на тебя без неприязни, он смотрит сквозь тебя – и как же это хорошо, когда его взгляд вот так скользит, а не напряжен, как воин с копьем.

– Что тебе нужно? – в его голосе скорее усталость, чем равнодушие.

– У меня просьба к тебе, владыка. Именно сейчас.

Он чуть удивлен. Удивлен, что ты осмелился, что ты рассчитываешь на него… да и любопытство просачивается сквозь светлую грезу прощания, как кутенок сквозь щель в заборе.

– И что за просьба?

Вот всегда бы с ним так разговаривать! Просто праздник напоследок.

– Владыка. Когда-то я говорил с Королем Финголфином… он еще не был королем тогда… и сейчас сожалею о той своей дерзости. Он знает об этом, но… – нолдор поднял ларец за витую ручку на крышке. – Вот это послужит достаточным извинением. Я прошу тебя передать ему. Читайте, если хотите, секретного там нет.

Элронд взял тяжелый ларец и передал кому-то из стоящих позади.

– Ты прав. Я исполню твою просьбу.

Можно поблагодарить и уйти. Он согласился, это знак примирения, разлада больше нет.

Поклониться и уйти.

– Владыка… – Хэлгон кусал губы, хмурился, а потом почти крикнул, спугнув пару чаек: – Ну прости ты меня за то, что я тогда наговорил! Я себя тогда не помнил! да и все мы тоже…

Элронд молча смотрит на него.

Таким сына Эарендила Хэлгон не видел никогда. Ни один из тех, для кого он был владыкой, не видел его таким. Но этот взгляд у него знали другие Мудрые. Знала Келебриан. Знал Гил-Галад. Как ни странно, знал и Маглор.

Рана, свежа она или застарела, – болит. И зажившая, если ее разбередить, болит… меньше свежей, конечно, много меньше. Но иногда так, что – только стиснуть зубы и терпеть.

– Когда мы с братом были детьми, – Полуэльф смотрел в глаза нолдору, – мы знали, что отец и мама бежали из разоренных земель. Но о гибели Гондолина нам рассказывали… то, что можно рассказать детям. Я восхищался подвигом Глорфиндэля, это было лучшее, что я помню из тех историй.

Эльфы, стоявшие со своим владыкой, неприметно отошли. Скорее из нежелания снова прикасаться к жизни, чем ради того, чтобы не услышать лишнего.

– И однажды, отец тогда уже уплыл, – продолжал Элронд, – Элрос спросил маму, почему она ничего не рассказывает о Дориате. «Его тоже уничтожили балроги и драконы, да?» спросил брат. Мама тогда побледнела и сказала «Нет. Не балроги и не драконы». Элрос спросил, кто; я помню, ему очень хотелось услышать еще о каких-нибудь подвигах. И мама тогда ответила совсем тихо: «Другие эльфы». Я ее спросил «А разве так бывает, чтобы эльфы убивали эльфов?» Она сказала только «Бывает» и больше не говорила нам ничего.

– Прости, – опустил голову Хэлгон.

– Дослушай, – нахмурился Элронд. – Я ей тогда не поверил. Мне очень хотелось, чтобы было не так, а она же не рассказала нам ничего… В «ничего» не верить проще.

Хэлгон кивнул.

– А потом был ты. Убитый Нимдином. – Полуэльф на миг зажмурился. – Пойми. Горящий Гондолин, драконы, балроги, орды орков… ребенок выучил имена погибших, но он не думает о гибели и разгроме, ему про подвиги… И вдруг – «другие эльфы». Которые страшнее всего этого. Потому что эльфы.

Элронд говорил очень тихо, и Хэлгон молчал, закусив губу.

– И когда я увидел тебя, твой труп…

– Ты поверил, – произнес нолдор.

– Всё, что я знал, но не понимал о Гондолине, всё это – разом. Что всё это не истории, а всё это – случилось с мамой. И сейчас снова пришло. И с нами будет то же.

– Владыка…

– Замолчи. Ты затеял это, дай договорить. У меня ноги тогда подкосились, так меня скрутил страх. За что нас, почему?! мы же хорошие! я же хороший!! понимаешь ужас ребенка?

…и что ответить?

– Потом, когда вы пришли, было уже не так жутко. Ждешь, что это будет, хоть как-то готов… после тебя я и Саурона не боялся. Правда, Хэлгон, для меня ты был страшнее.

Нолдор молчал.

– Потом… – вздохнул Элронд, – это не то чтобы забылось, но пережилось, ушло под многим и многим другим. А потом ты приезжаешь.

– С Глорфиндэлем, – добавил Хэлгон. – Героем твоего детства.

– Да.

– И память выбросила тебя в тот день, – договорил нолдор за былого владыку Имладриса.