Эльф среди людей

– Мой дом – твой дом, – отвечал тот. Распахнул перед следопытом дверь, зажег пару масляных светильников внутри.

Этот человек видит эльфа впервые. Этот человек никогда не задумывался, как выглядят эльфы. Или… одинокому хозяину уже всё равно?

Коротко взблеял ягненок во дворе и затих. Вскоре потянуло запахом дыма и терпким ароматом горящих дров.

Хэлгон тем временем оглядывался.

Здесь явно жил один человек. Но такой дом трудно выстроить одному, даже будь он молод. Тем более не по силам старику. Распаханное поле… не сам же пахал. С небольшим стадом он управится, дичи настреляет… кстати, вот и лук на стене. Нет, не в пыли. Силен ты, отец, если до сих пор такой натягиваешь.

Только кто тебе построил дом и вспахал поле? Где они? И когда покажутся?

Старик вернулся, достал круг сыра, кувшин пива, сказал пару вежливых слов. На вертеле жарился ягненок; хозяин отрезал им по первому сочному куску. Хэлгон вежливо, но уклончиво отвечал на вопросы. Да, иду в Ангмар. Зачем? Ну, интересно. Много слышал. Ничего толком не знаю (чистая правда, даже жаль, насколько это правда!). Да, воин. Нет, жена так далеко, что можно сказать и не женат (тоже правда, и хорошо, что Эльдин ее не слышит). Да, с запада. Да, оттуда уже толпы ушли к Королю-Чародею.

Хэлгон пару раз произносил это имя, и каждый раз старик невольно стискивал узкие сухие губы, словно сдерживал сильную боль.

«А ведь ты не любишь Короля-Чародея, старик. Крепко не любишь. И за что?»

Тающее во рту мясо и крепкое пиво сделали свое дело: старик разговорился.

– Древние заповеди гор – ничто для него! Он показывается родным своей очередной невесты прямо на свадьбе! Он старейшин выбирает, как овцу из стада!

Глаза Хэлгона загорелись: пес напал на след.

– Отец, как могло случиться, что Король-Чародей стал сильнее совета старейшин?

– Безликий не король нам! Нет у народа Крови Гор короля! Нет и не будет!

«Слишком громко кричишь, пастух. Есть уже у вас король. И не в твоих силах избавиться от него».

…испокон жили в краю Железных гор разные народы. Люди – народ Зубов Гор и народ Крови Гор. Орки – как они сами себя называют, никому не ведомо, а люди звали их Здоровяками, Мелкими и Косматыми. Люди жили ниже, орки – выше. В незапамятные времена орки так и норовили съесть одно, другое стадо овец у людей. А люди на орков охотились: только не из мести, не орочьей жизни ради, а ради грубого и плохо заточенного орочьего клинка: его железо лучше лучшего. Перековать, а потом еще десяток орков прирезать.

Было так или не было – про то не упомнят даже самые древние старики. И говорят предания, что спустились с гор три орка и поднялись к ним два человека. И положили они меж собой нерушимый договор: орки – давать людям то железо, что находили они в недрах гор, люди – давать оркам одного откормленного барана за дюжину криц железа.

И пришел предел вражде и резне меж Вершинами и Низовьями, меж людьми и орками.

– Мы жили в правильном мире! Оркам – горы, шахты, нам – их железо, а десятка баранов не жалко! – яростно говорил старик. – А он, он пришел и всё нарушил! Он говорит о нашем величии, только рано или поздно он начнет войну, отправит на нее сотни наших парней, и их изрубят. Ради чего?! Ради чего, я тебя спрашиваю?! Ради славы Ангмара? Или ради славы Безликого?!

Это случилось во времена деда. Тогда жили долго, сейчас срок жизни сокращается. А его жены мрут лет в тридцать. Хорошо, если иная до сорока доживет.

Тогда он пришел в род Беркута. Пришел, сказал, что хочет говорить с кузнецом. За ним еще орк мешок тащил. Странный орк – по виду из Косматых, а только тихий такой и послушный. Словно опоили его чем. Только опоенный проспится, а этот так и остался… тихим. Дед рассказывал.

Уж о чем они с кузнецом переговорили – это их дело. А только вскоре кузнец стал делать оружие из такой стали, какой раньше этих краях не ведали. И резало оно… что хочешь, словно масло.

Настал как-то праздник. Все собрались, а этого – нет. И орка его нет. Подошел старейшина к кузнецу, сказал: неправильно гость твой поступает, не выходит к нам в день радости, лица своего уж сколько лун не показывает. Позвал кузнец гостя.

Вышел тот перед всеми.

Одежда – балахон такой длинный, с капюшоном. Словно и не мужчина он.

Вышел – и капюшон снял.

А там нет ничего.

И заговорил он. Головы нет, рта нет, а голос есть. Хриплый голос, будто придушить его пытались когда, да недодушили. У него и сейчас такой голос.

Говорил он всякое о могуществе, о силе, об оружии и прочее. Тогда поверил ему род Беркута, как девица молодому да пылкому пастуху. А сейчас все пять народов ему верят.

На радостях отдал ему старейшина правнучку в жены. Хотя ведь видел, что нет головы у него. А может, и чего другого нет, под балахоном не видно!

– И он был принят в его род! В его! Он разговаривал с тестем прямо в день свадьбы!

– Отец, подожди. Я не знаю ваших обычаев. Что не так?

– Молодого мужа никто не должен видеть на свадьбе! Он не должен показываться родителям невесты хотя бы полгода! А лучше целый год. А этот… не по-людски он поступает, не по-людски.