Эльфийский бык 3

— Да… не успели просто. Сосед… он же его для себя вёз. А потом вдруг долги выплыли какие-то. Нарушения. Штрафы. И банк имущество одним днём конфисковал. Ну и коров всех, телят… Чернышика тоже. Свириденко постарался, наверняка. А теперь и Чернышика, выходит, загубил…

Откуда-то из стада выбралась собака, которая радостно завиляла остатками хвоста.

— И Бузину… где твой хозяин?

Собака оскалилась и заворчала, а по шерсти её заструились зелёные полосы.

— Ничего, мы этого так не оставим, — Таська присела. — Надо бы тебя как-то отмыть, что ли… Будешь купаться? Конечно, будешь… сейчас вот воду дадим. Слушай, Вань, а вода им не повредит?

— А я откуда знаю? — Иван, привстав на цыпочки, кого-то выглядывал. — Бабушка в такие подробности не ударялась. У нас дома вообще умертвий не было.

— Это вот зря…

— Сугубо теоретически… так она говорила, что упокоить их только некромант способен, а магам обычным сложно, а значит, вода не должна бы повредить. Но вообще умертвий обычно как раз не купают, а упокаивают.

— Вань, — Маруся поглядела на Таську. Потом на Черныша, задумчиво почёсывавшего рог о балясину. — Вот ты как скажешь… ну посмотри на них! Они ж хорошие! За что их упокаивать?

— Действительно, — проворчал Иван. — Чего это я… кто ж в самом деле упокаивает и без того мёртвых коров. Впрочем, некроманта у нас всё равно нет, так что будем мыть. Только как… как вы вообще коров моете?

Таська призадумалась.

— Они сами в общем-то… к воде ходят. С девочками. А Менельтора — из шланга поливали. Но там в бочке немного воды…

— Могу яму сделать, — Бер отступил. — Сил у меня прибавилось.

— Слушайте, — Маруся вдруг отступила. — А они ж хоть мёртвые, но коровы?

— Коровы. Бер, яму тогда вот там делай, в стороне. И надо будет огородить, чтоб ноги кто не переломал… а чего?

— Я вот подумала… ну не хочется мне наших в Осляпкино гнать. Не тянет от слова вообще… а это коровы…

— Мёртвые, — Таська окинула стадо. — Марусь?

— Что? Выставка? Выставка. И выставим… Черныша в том числе… как представителя особо редкой породы.

Земля раздвинулась, образуя не яму, но узкую и довольно глубокую канаву, у берегов которой присели две водянички. И спустя мгновенье на дне канавы раскрылись ключи. Вода кипела, прибывая.

— Давай, Чернышик, ты первым… — Таська хлопнула быка по боку. — Марусь… Офелия нам этого не простит.

— Можно подумать, она никогда не пакостила.

— Так-то оно так…

Канава наполнялась водой быстро. И водянички, потянув из канавы призрачные нити, накинули их на кости, а потом снова потянули, и снова, выплетая сложную сеть. Вода же, касаясь белёсых костей, стекала с них, оставляя кости не просто чистыми, но какими-то даже сияющими, что ли, словно покрыли их не водою — лаком.

— Или думаешь, она говорила правду? — Маруся сцепила руки на груди и голову чуть склонила. Таська хорошо знала это вот упрямое выражение её. — Она всё это сделала, чтобы мы пришли туда. И вместе со стадом. И значит, ей что-то надо от нас. Там. И от тебя. И от меня. И от коров наших… и от девочек.

Которые коров не оставят.

— Вот… не могу не согласиться, — откуда появился Сашка, Таська не поняла. Вроде не было, а вроде и вот стоит, умертвия с немалым любопытством разглядывает. — Не в критику однако, но… как-то очень однообразно получится, если для выставки. Белые кости и снова белые кости, и опять белые кости… минимализм, конечно, хорошо, но я в искусстве больше классику люблю.

— Классику?

Бер прищурился и, схватив быка за рога, надавил, заставляя склонить голову.

— Эй, паря, аккуратней! — крикнул кто-то из пловцов. — Всё ж нежить…

— Мне полный контакт нужен… классику… Тась, у тебя есть что-нибудь цветное? Синенькое там… или красненькое… с золотом… в общем, положи ему на спину.

— Ленточка подойдёт?

Ленту Таська из косы вытащила. Между прочим, атласную, но на кость та легла, а потом впиталась, окрасивши кость в небесно-лазоревый колёр. И пятно поползло, потекло по костям узорами.

— Охренеть…

— Это… это чего? — Юлиана, до того благоразумно державшаяся в стороночке, — и правильно, было у Таськи желание потаскать эту поганку за космы — решилась приблизиться. — Вы что, умертвия под хохлому расписываете?

— Это гжель! — не отпуская рогов, произнёс Бер. — Так… достаточно индивидуально?

— Ну…

Бычий скелет, покрытый кружевом сине-голубых узоров, с характерными пышными розами, что расцвели на лопатках и широком лбу, производил весьма двойственное впечатление.

— Психоделичненько вышло, — согласился Император, отступая, чтоб оценить всю картину целиком. — Я бы сказал, весьма жизнеутверждающе.

— А… а зачем вы зомби под хохлому расписываете?

— Это гжель! — возмутилась Таська.

Вот как врать без стыда и совести, так она может, а как запомнить, чем хохлома от гжели отличается — нет.

— Под гжель, — послушно поправилась репортёрша, на всякий случай ещё на шажок отступая. — Так зачем?

— А чтоб зомбиапокалипсис прошёл весело, задорно и с национальной идеей! — ответил за всех Сашка.

— Вас послушать, так это не апокалипсис, а новый год какой-то, — репортёрша аккуратно вытащила ветку, застрявшую между коровьих рёбер.