— Ещё какое. И министр прибыть обещался. Очень ему хороводов захотелось, разбередили, говорит, всю душу. Ну и стенка на стенку… так что будет анонимно, но ты нашим передай. А то ещё зашибут, не узнавши. Неудобно получится, — завершил полковник. — Ох ты ж, грехи мои тяжкие…
И глянув на Пятименко, перекрестился зачем-то
— Всё… вали… семинарист. Нет всё-таки рожа у тебя чересчур благостная… прям бесит.
Офелия завернула кусок первозданной тьмы в платочек, а комок упрятала в шкатулку, которую в свою очередь поставила в другую.
Игла в яйце, яйцо…
— Иди, — она протянула ему картонную коробку из-под микроволновки, заботливо перетянутую жёлтым скотчем. — Иди… пока я ещё могу отпустить.
— А ты?
— А я… я постараюсь… постараюсь удержаться. Насколько возможно. Но он уже начал… начал он. Я слышу, — Офелия зажала руками уши.
— Я могу чем-то помочь?
— Нет. Ничего не можешь. Убить меня — это… это поломать то, что нас ещё держит. И людей своих не оставляй. Я их выпью.
Она уселась на полу у порога, скрестивши ноги.
— Ты… только постарайся быстрее, хорошо?
— Отнести? А дальше?
— Не знаю… я не знаю… знаю, что надо отнести. А ты сам… сам поймёшь. Мёртвые подскажут… иди… мне тяжело. Ты бы знал, как хочется тебя убить… иди же!
Ведагор принял коробку. Он чувствовал, как судорожно дёргается внутри комок тьмы, будто и вправду сердце пытается стучать, но не может.
Если соединить…
Не получится ли, что тьма оживёт?
Вернётся в мир?
И что он, Ведагор, этот самый мир погубит?
Вопросов больше, чем ответов, но и времени на подумать у него нет. Надобно решать.
А у калитки его ждёт человек, которого Ведагор совсем не чаял увидеть тут.
— Доброго дня, — Сумароков приподнял серую смешную кепочку и поклонился. А Ведагор ответил на поклон поклоном. — Вижу, я вовремя.
— Вас Инга послала?
— Нет. Не совсем. Ей беспокойно было, а я вот решил глянуть, куда ветра дуют.
Тьма тянулась к Сумарокову, но не дотягивалась, потому как щупловатую фигурку его окружило мерцающее полотно силы.
— Не шали, — сказал он тьме. — А ты, Ведушка, иди, куда собрался.
— Собирать вместе осколки тьмы?
— Вот-вот… хорошее дело. Задержалась она в нашем мире.
— А если…
Сумароков покачал головой:
— В этаких делах каждый сам решить должен, как когда-то мой прапрадед… но об этом после. Время к полудню уже. Так что поспешай. А за девочкой я пригляжу. Посидим. Поговорим… всем девочкам иногда нужно просто выговориться.
Он шагнул на тропинку и повторил:
— Поспешай же, Ведушка… поспешай. Буря того и гляди начнётся… мы-то попробуем задержать, но если не справишься, толку не будет.
Странно вот.
Поспешать он поспешит. Куда без того. Странно скорее держать вот в руках гибель мира, в картонной коробке, перетянутую жёлтым скотчем.
Начальник охраны ждал за воротами.
— Как?
— Отъеду. Нет, не трогай. Не прикасайся даже… — тьма не спешила выбраться, но контакт с неё для обычного человека, пусть и мага, опасен. — Машину найди. Поеду один.
— Но…
— Оставайся тут. В дом не лезьте. Там Сумароков…
— Здесь военных набралось… — тихо произнёс Влад. — Я узнал кой-кого… наших ребят тоже перебросили. Мы вместе или наособицу?
Ведагор задумался. Передавать гвардию в подчинение военным категорически не хотелось. С другой стороны, если военные тут, то Свириденковские игры всё же заметили. Это хорошо…
И само дело, как ни крути, общее. Волотовы в одиночку не справятся, а объединившись, можно и повоевать.
— Найди старшего. Погляди, кто. Если толковый, то присоединяйтесь. Чем больше порядка в таком деле, тем лучше. Но если идиот какой, то не лезьте. Будешь за старшего. Задача — прикрывать мирное население… выводить… короче, сам сообразишь, не маленький.
Инге бы позвонить.
Просто вот…
Сказать, что он её любит. И что вернётся. Не к ужину, возможно, но просто так… а вместо этого Ведагор поставил коробку на заднее сиденье машины. Удержался, чтобы не перекреститься.
И на солнце посмотрел.
Полдень и вправду близко.
Успеть бы…
Шайба прошёлся по сцене, которая пахла деревом, канифолью и ещё чем-то. Голова болела, но пить не хотелось. Более того, когда он вчера решился опрокинуть стопку, то водка, вместо того, чтобы ухнуть в желудок и принести желанное забвение, встала комом в горле.
А потом и вовсе вышла. Вместе с содержимым желудка.
Да так, что сестрица забеспокоилась.
И это беспокойство никуда не делось. Со вчерашнего вечера крутится-вертится, ни на мгновенье его не оставляя. Теперь тоже вот прилипла. А когда он покачнулся — голова вдруг закружилась — под руку нырнула.
— Может, доктора позвать? — она вдруг скинула маску сверхделовой женщины, и в глазах её Шайба увидел страх, тот, ещё в больнице Глашкой подхваченный, когда было не ясно, выживет ли он вовсе.
— Не надо. Просто… по ходу реально завязывать пора.
Он криво улыбнулся.
И сестрица вздохнула, а потом подошла и обняла зачем-то.
— Извини, — сказала она.
— За что?
— Ты знаешь… я знаю… — она и носом шмыгнула.