Ели халву, да горько во рту

Илья Никитич привстал следом, комкая в руках картуз и спешно дожёвывая кусок яблока, оставшуюся часть которого он проворно спрятал в карман. За эти несколько дней Овчаров всей душой привязался к московскому коллеге, оказавшемуся не только великолепным знатоком своего дела, но и человеком весёлым, простым, лишённым начальственной заносчивости.

Несмотря на все усилия сыщиков, выведать о судьбе семейства Палицыных удалось крайне мало. В Староконюшенном их помнили лишь несколько человек. Жалели их, отзывались, как о людях богобоязненных и совестливых. Пожилая вдова булочника, Агафья Самсоновна, бывшая доброй приятельницей Глафиры Егоровны Палицыной, долго рассказывала о ней, её муже и сыне. Она говорила так долго, так часто отвлекалась на посторонние предметы, что Овчаров уже не находил себе места, ёрзал на стуле, вертя в руках очередную баранку, которыми вдова угощала гостей. Василь Васильич же, кажется, вовсе не устал слушать старуху, мило улыбался, кивал головой.

– Запомни, Илья! – говорил он после. – Хороший сыщик должен любезно слушать всякого человека, дабы расположить его к себе. Для многих нет большего счастья, нежели излить душу кому-нибудь, а некому! Вот, если ты позволишь ему выговориться, он на радостях и в благодарность поведает тебе потом что-нибудь стоящее. А станешь торопить человека – так он замкнётся, и ничегошеньки ты из него потом не вытянешь никакими клещами.

– А ежели человек – ерунду плетёт? Баллады сочиняет? – сердился Овчаров. – Он мне пули отливать будет, а я, развесив уши, слушай его?

– Не нравится – не слушай, а врать – не мешай!

– Так как же не слушать, когда ты, Василь Васильич, только что сказал, что слушать надо?!

– Слушать надо то, что тебе нужно, а остальное пропускай мимо ушей, думай о своём, только улыбайся участливо и не перебивай. Твоих советов и мнений никто ведь не спрашивает.

Агафья Егоровна, в самом деле, оказалась единственной, кто поделился с сыщиками нужными сведениями. Старуха первое время состояла в переписке со своей подругой Палицыной вплоть до смерти её пять лет спустя после несчастья. Они с мужем осели в Звенигороде, что же стало с Кузьмой Григорьевичем, Агафья Егоровна не знала. Известив её о смерти супруги, он более не давал о себе знать.

– А как вы думаете, Федя мог убить? – спросил Романенко напоследок.

– Что вы! – махнула рукой старуха. – Он ведь всякое живое существо жалел. Такой ласковый мальчик был! Оклеветали его какие-то злодеи, вот что… И Нюточку тоже… Горе-то какое!

…Колокола умолкли. Сыщики снова сели, и Василь Васильич велел:

– Трогай! – оборотившись в коллеге, он произнёс: – Великая сила – колокольный звон, не правда ли? Нигде такого не услыхать! Только у нас! Вот, он – голос-то России нашей! Сердце замирает, как услышишь. Я, Илья Никитич, сам в детстве на колокольню бегал, звонил. И такое чувство было у меня, словно грудь вот-вот разорвётся от счастья!

Подъехали к Драгомиловской заставе, запруженной гружёными тюками возами въезжающих в Первопрестольную. Между возов ходили невозмутимые солдаты и штыками ворошили их содержимое, а хозяева досматриваемого имущества смотрели на них робко и со страхом. Бабы качали хныкающих детей, мужики переминались с ноги на ногу. Наконец, солдаты давали добро, и очередной воз тянулся дальше. У одного из них сломалась ось, и общими усилиями его сдвинули с дороги на обочину. На возу лежало множество тюков, пузатый самовар, сундук, а поверх всей этой поклажи сидела девочка лет трёх с босыми, перепачканными грязью ногами, в белой косыночке, покрывавшей её светлую головку, и сосала большой палец, с удивлением глядя на происходящее. Отец её, ругаясь чуть слышно, оглядывал поломку, а подле него стояли двое старших сыновей, мальчишки лет восьми и одиннадцати и с глубокомысленным видом смотрели на тележку. Вокруг них бегал небольшой чёрный пёс и звонко лаял. А мимо тянулись и тянулись возы.

Василь Васильич соскочил на землю, подошёл к девочке и протянул ей сахарного петушка:

– Держи, босоногая!

– Спасибочко, – пропела девочка и тотчас засунула петушка вместо пальца в рот.

– И откуда-то у тебя всё всегда есть, Василь Васильич? – удивился Овчаров.

– Учись, братец! У сыщика всё должно быть под рукой – пригодится! Одного табачком угостишь, другому рюмочкой потрафишь, чадо третьего леденчиком побалуешь… К людям уметь подойти надо. К каждой душеньке своя отмычка есть: надо лишь правильно её отыскать. Всё это, друг Илья, азбука сыскного дела.

– Выходит, знать, полуграмотный я, – усмехнулся Илья Никитич.

– Не в грамотности дело. Просто торопишься ты шибко! А спешка, сам знаешь, только в двух случаях нужна… От спешки дело только портится. Спешка, она к небрежению ведёт.

– Да как же не торопиться-то в нашем деле? Ведь сыщика ноги кормят!