Элиза и ее поклонники

– О чем ты? Я каждый день, как ты знаешь, хожу к бювету и сегодня тоже не намерена изменять своей привычке, – заявила Берта фон Лаутербах.

– Ты отправишься сразу после завтрака? Но мне казалось, ты говорила, будто хочешь послушать, как я играю новый вальс? Признаться, я ожидала, что у меня будет публика, а вы, стало быть, все уходите? – спросила Элиза, обведя взглядом лица присутствовавших.

Амели вздохнула:

– Я не ухожу, но и слушать тебя по-настоящему не смогу. Фройляйн Леманн задала мне написать письмо на французском. Такое, в котором рассказывалось бы о достопримечательностях Бадена. Я буду в своей комнате. Оттуда рояль слышен довольно-таки хорошо.

– А мы с твоим отцом приглашены к великой герцогине Стефании, – сказала старшая графиня. – Мы отправимся в ее павильон, что на холме Реттиг, сразу же, как проводим тетю Берту до курзала.

– Могу ли я быть вам полезен? – вдруг вырвалось у Филиппа. – Я бы с удовольствием послушал вашу игру.

От неожиданности Элиза на несколько секунд перестала дышать. Опомнившись, она кивнула.

– Сделайте одолжение. Ступайте в салон вперед меня, а я скоро приду.

Через минуту-другую Филипп уже сидел, удобно расположившись, на полосатом канапе, где обыкновенно устраивалась тетя Берта со своей корзинкой для рукоделия. Он странно чувствовал себя в ожидании уединения с Элизой. Впрочем, уединение это обещало быть самым благопристойным: дверь оставалась настежь открытой, а рояль и канапе стояли на значительном расстоянии друг от друга.

Неужто всего неделя прошла с того дня, когда он, Филипп, явился в эту комнату с намерением предостеречь Элизу от опасностей тайной любви? А потом он же и поцеловал ее! Только потому, несомненно, что она сама на этом настояла. Она же, в свою очередь, настояла на этом только потому, что иначе не могла бы писать свой роман. Одним словом, все вполне безобидно.

Ну и где же она? Вот уж несколько раз открылась и закрылась входная дверь: ушли и родители, и тетя Берта, и Франц. Неужели Элиза опять переодевается? Уму непостижимо, по скольку раз на дню дамы меняют свои туалеты!

Солнечный свет проник узкой полоской сквозь стеклянную двустворчатую дверь, ведущую на террасу, и в нем затанцевали пылинки. Потом Филипп услыхал шаги и обернулся.

Элиза и правда переоделась. Теперь на ней было закрытое платье светло-зеленого цвета, не такое широкое, как остальные, и, очевидно, старое. Рукава, присборенные на плечах, дальше сужались. Это соответствовало моде двух- или трехлетней давности, однако было очень удобно для игры на фортепиано. К тому же Филипп и не ждал, что Элиза будет наряжаться для него во все самое новое. А цвет, между прочим, очень к ней шел, да и отсутствие гигантских буфов отнюдь не портило ее.

Кивнув, она подошла к столику, стоявшему у стены, и стала перебирать ноты.

– Может быть, вы хотите услышать что-нибудь определенное, Филипп?

– Нет, играйте, пожалуйста, то, к чему у вас лежит душа.

Слегка нахмурив лоб, Элиза взяла выбранные листы, поставила их на пюпитр рояля, открыла крышку, села и, приготовясь играть, занесла пальцы над клавишами. Филипп глубоко вздохнул, предвкушая музыкальное наслаждение, но Элиза вдруг опустила руки на колени.

– Не согласитесь ли вы переворачивать для меня страницы? – спросила она.

Отчего эта невинная просьба не показалась Филиппу такой уж невинной? Вероятно, потому, что, ожидая ответа, Элиза быстро провела языком по верхней губе, как будто рассчитывала получить совсем не то, о чем попросила. «Нет! – одернул себя Филипп. – Если младшая сестра моего друга – прелестная девушка, это еще не повод искать в ее словах скрытый смысл. Однажды я уже позволил себе лишнее, пусть даже и по собственному ее желанию. Во второй раз я не совершу подобной ошибки».

– Я к вашим услугам, – сказал Филипп, и, сняв перчатки, чтобы удобнее было листать, подошел к роялю.

Ему стоило немалого труда остановить взгляд на нотах, а не на волосах Элизы, которые сегодня были причесаны очень скромно. Как он хотел бы сейчас наклониться к ней, глубоко вдохнуть исходящий от нее розовый аромат, поцеловать белую линию пробора…

Ах, да что же с ним такое творится?!

Пальцы Элизы заскользили по клавишам. Она выбрала сонату Бетховена, в которой грозный темперамент и нежная мелодичность непрерывно спорили друг с другом. Исполнение было вполне достойно концертного салона курзала. В игре ощущалась внутренняя страсть, и, даже не глядя на Элизу, Филипп ощущал, как ее тело покачивается в такт музыке.

Необычайно взволнованный прекрасными звуками, он пожалел о том, что сам не может играть, и невольно сжал правой рукой два поврежденных пальца левой. Он не отпускал их до тех пор, пока не пришло время перевернуть лист.

Вот уж и последняя страница.

Соната была длинна, но показалась Филиппу слишком короткой. Ему захотелось просить Элизу сыграть что-нибудь еще, чтобы он мог подольше оставаться рядом с ней.

Глава 24

Музыка уносила ее в другие сферы. Ни один композитор не был ей так волнующе близок, как Людвиг ван Бетховен. Сейчас она даже ощущала легкое головокружение.

Или причиной тому была близость Филиппа?