Англичанин отвел ее чуть в сторону от остальных, чтобы смотреть фейерверк с ней вдвоем. У Филиппа внутри что-то тревожно замерло.
Первая ракета со свистом взмыла ввысь и в мгновение ока рассыпалась серебряными искрами. Элиза прислонилась к Хенри, а тот обхватил ее рукою. Будь они друг для друга лишь дамой и кавалером, их движения не были бы столь непринужденными. Уж не помолвлены ли они?
«Ах! Ах!» – послышались восхищенные голоса, когда в небе затанцевали разноцветные всполохи. Но Филипп не видел ничего и никого, кроме Элизы. Вот она повернула голову и посмотрела на Хенри. А тот наклонился… и поцеловал ее. Просто взял и поцеловал. А потом отпустил и что-то произнес. Она кивнула.
Тут на Филиппа пролился дождь красных искр, которые, будто раскаленные угли, обожгли ему сердце. И в этот момент Элиза наконец-то на него посмотрела.
Он быстро отвернулся, схватил свои вещи и зашагал прочь. Долгий путь верхом и летняя жара утомили его. Скоро он смоет с себя дорожную пыль холодной водой и ляжет в постель.
А завтра будет новый день.
– С добрым утром, графиня, – сказала горничная, раздергивая шторы.
Элиза вздрогнула, и сон тотчас слетел. К своему облегчению, она поняла, что лежит на своей кровати одна, а прикосновения мужских рук и губ только пригрезились ей.
– С добрым утром, – проговорила она не без некоторого усилия.
Служанка вышла, а Элиза решила еще немного поваляться в постели. Ей вспоминался давешний сон, вызванный, надо полагать, поцелуем Хенри.
Поцелуй Хенри… Откровенно говоря, он ее разочаровал. Нет, ощущать его губы не было неприятно. Но и волнующе тоже не было. Очевидно, поцелуи кружат голову только поначалу. Не случайно же давно женатые люди, по видимости, не целуют друг друга. Человеку вообще свойственно находить прелесть лишь в новом и неизведанном.
«А странно, однако ж, – подумала Элиза, – что, когда мне привиделся Филипп, мое сердце забилось так быстро. С чего бы это? Надо будет у него спросить, когда он вернется».
Элиза вздохнула и поднялась, почувствовав урчание в животе. «Оденусь-ка я поскорее и спущусь к завтраку. А то час уже поздний, – сказала она себе. – Может быть, Франц опять предложит прогулку? Хорошо бы куда-нибудь подальше и повыше. Чтобы я, карабкаясь в гору, запыхалась и устала. Это поможет моему телу успокоиться».
Приближаясь к дверям столовой, Элиза услышала смех Йозефины и мягкие увещевания матери. Очевидно, семейство уже село завтракать, хотя здесь, в Бадене, тем более после балов, родители обыкновенно бывали снисходительны и не настаивали на строгом соблюдении распорядка дня, как в замке, где фон Фрайберги проводили большую часть года.
– Доброго всем утра! – радостно воскликнула Элиза и, переступив порог гостиной, застыла на месте.
Филипп. Он вернулся.
– Входи же, дитя мое, и садись рядом с герром фон Хоэнхорном, – сказала маменька, указывая на единственный свободный стул.
Элиза храбро села, заставив себя приветливо улыбнуться.
– Вы уже возвратились? – спросила она своего соседа.
– Как видите, – коротко ответил он.
– Филипп приехал вчера вечером, пока мы были на бале, – пояснил Франц. – Жаль, что мы с ним немного разминулись.
– Отчего же вы не присоединились к нам, пусть даже и с опозданием? – осведомилась графиня-мать, пока служанка наливала для Элизы кофей.
– Увы, сударыня, было слишком поздно. Я вошел в город, когда уже начинался фейерверк.
Фейерверк. Поцелуй Хенри. Дождь красных искр.
Филипп.
Так, значит, он не привиделся Элизе.
Он в самом деле стоял там и смотрел на нее. А после ушел. И во сне она видела его. Да, теперь она точно знала. Не Хенри ей снился, а он.
– Надеюсь, вы вчера хорошо повеселились? – проговорил Филипп, не глядя на Элизу.
– Очень хорошо, благодарю вас. А довольны ли вы своим пребыванием в Страсбурге?
– Вполне. Я провел несколько чудесных дней в обществе моего кузена.
– Но теперь вы будете здесь, с нами?
– Покамест да.
Элиза охотно попросила бы Филиппа выразиться определеннее, однако ее матушка, сидевшая по другую сторону от него, уже завладела его вниманием, и он стал рассказывать ей о тех неприятностях, которые помешали ему своевременно вернуться в Баден. Рассказ был занимателен. Услышав о пьяном кузнеце, Йозефина громко расхохоталась, но примолкла, почувствовав на себе строгий взгляд отца.
«Хорошо, что мне не приходится участвовать в беседе, – подумала Элиза. – Сидеть с ним рядом – одно это уже раздражает. Каждым своим движением он как будто сотрясает воздух между нами».