– Боюсь, Йозефина, мне не захочется сидеть на траве, будь то в парке или в лесу, – ответила графиня-мать. – Но мы непременно что-нибудь придумаем. Проводим герра фон Хоэнхорна как полагается.
Элиза тем временем продолжала сосредоточенно помешивать свой кофей. Взгляд Филиппа остановился на ней. «Это правильное решение», – твердил он себе.
Но на сердце было тяжело как никогда.
Глава 45
Так спешно, как только можно было это сделать, не привлекая к себе внимания, Элиза удалилась в свою комнату. Филипп уезжает. Уже совсем скоро. Когда они снова свидятся – неизвестно.
Да и свидятся ли?
Весь вчерашний день Элиза витала в облаках, радуясь волнующему открытию: она любит Филиппа. А он? Он просто покидает ее, оставляя позади все то, что между ними было. Уходит и затворяет за собою дверь.
Даже если он не любит ее… их поцелуи, их ласки – неужели это совсем ничего для него не значит?
Что ж, прекрасно. Придется ей еще денек поболеть, чтобы никто не увидел, как она оплакивает потерянную любовь. Только слез почему-то не было. Словно бы окаменев, Элиза просто лежала на кровати и глядела в потолок.
Около полудня раздался короткий стук в дверь, и в комнату, не дожидаясь приглашения, вошла тетя Берта.
– Мне нехорошо, – пробормотала Элиза.
– Я вижу. Тебе нужен свежий воздух и глоток целебной воды.
– Но…
– Я бы хотела, чтобы ты сопроводила меня. Прямо сейчас, – произнесла тетушка и поглядела на племянницу так строго, что у той не хватило духу ослушаться.
Элиза кивнула.
– Я только переоденусь.
– Хорошо. Жду тебя перед домом.
К счастью, спускаясь по лестнице, Элиза никого не встретила. Ей не хотелось вопросов о том, как она себя чувствует. Да, пожалуй, выйти на прогулку в самом деле лучше, чем лежать взаперти и ждать, когда придут слезы. Какой от них толк? Она должна рано или поздно научиться жить без Филиппа. Так почему бы не начать прямо сейчас?
В обеих галереях бювета царило оживление. Публика что-то взволнованно обсуждала.
– Вчера в Париже начались беспорядки, – сказал некий пожилой господин. – Позавчера Карл Х предпринял попытку распустить парламент и ограничить свободу прессы.
– Этот реакционер попросту неумен. По-видимому, Великая революция ничему его не научила. Уже прошлым летом над французским троном снова сгустились тучи, – отозвался, покачав головой, другой господин.
Тетя Берта вдруг побледнела и, сжав руку Элизы, спросила мужчин, что еще известно о происходящем в Париже.
– О, мадам де Лаутербах! – воскликнул какой-то маленький толстяк. –
– Я бы попросил вас, мсье де Корман! – произнес господин, стоявший рядом. – Журналисты и издатели газет отказались признавать законность ультрароялистского правительства Полиньяка. Разве их возмущение лишено оснований? По-вашему, они должны были смириться с ограничением свободы слова? Естественно, вчера утром во многих газетах вышли гневные статьи. И как власть ответила на это? Арестами и изъятием печатных станков. Вот журналисты и вышли на улицы.
– Как бы то ни было, разбушевались они, говорят, не на шутку, – заметил обладатель густых седых бакенбард. – К ним примкнули многочисленные сторонники, возводятся баррикады.
– Будет даже странно, если дело не кончится новой революцией, – покачал головой мсье де Корман. – Но вы, мадам, не тревожьтесь. Париж далеко.
Тетя Берта кивнула и зашагала дальше, увлекая за собой племянницу.
– Откуда они знают о том, что произошло во Франции не далее как вчера? – спросила Элиза. – Разве даже спешная почта из Парижа дойдет до нас быстрее чем за три дня?
– Во Франции действует система, именуемая телеграфом. Очевидно, по ней известия мгновенно передаются в Страсбург, а уж оттуда доходят сюда. Полагаю, сегодня мы еще многое услышим.
– Ты тоже думаешь, что французы снова свергнут своего короля?
– Я не удивлюсь, если так и будет. Карл захотел вернуть страну в прошлое, а этому не бывать.
Подойдя к служителю, который наполнил их стаканы водой из источника, тетушка с племянницей продолжили прогулку по галереям: слушали разговоры и иногда останавливались, чтобы обменяться парой слов с кем-нибудь из знакомых.
Как оказалось, парижские события занимали не только мужчин, но и дам. Все сходились в том, что король и его премьер-министр Полиньяк, по всей видимости, застигнуты врасплох. Но чего от этого ожидать – никто не знал.
Хотя, в отличие от тетушки, Элиза не пила, а потихоньку выливала отвратительную воду себе под ноги, прогулка все же пошла ей на пользу. Мысли о французской революции на какое-то время умерили ее тоску по Филиппу. Стоило ли ей, Элизе фон Фрайберг, сокрушаться о своих маленьких потерях? Что они значили в сравнении с тревогами людей, вынужденных бороться за жизнь и защищать обещанные законом права? Ровным счетом ничего!
А сердце все-таки болело.