Элизабет и её немецкий сад

Это был по-настоящему безопасный уголок. Он был отделен от основного сада и дома стеной, с северной стороны прикрыт фруктовыми деревьями, и вряд ли в этот час сюда мог кто-нибудь заглянуть. Этот клочок земли, превращенный теперь в альпийскую горку, был точкой приложения моих неустанных трудов. В этой холодной земле на северной стороне, куда никогда не заглядывало солнце, я зарыла самые светлые надежды. На нее я потратила все свои карманные деньги, а поскольку луковицы были дороги, а средства, которые мне выдавались на неделю, малы, в один недобрый час я залезла в долги у фройляйн Вундермахер, продала ей свою самостоятельность, впала в полную от нее зависимость, в результате до самого следующего моего дня рождения была вынуждена соблюдать в ее присутствии противоестественную благопристойность речи и манер, против чего яростно восставала моя душа. Но в результате ничего не получилось. Все труды по вскапыванию и поливу, все ревностное выдергивание сорняков, все разглядывание книг по садоводству, все планы, которые я строила, сидя табуреточке посреди моих владений и с восхищением и надеждой глядя на тщательно возделанную почву, которая вскоре должна была покрыться тысячами цветов, все безумное швыряние пфеннигами, все униженья, что я терпела от фройляйн Вундермахер, – все, все оказалось тщетным. Солнце сюда не заглядывало, и ничего здесь не росло. Верховный садовник тех времен предоставил мне этот довольно большой участок лишь потому, что сам не знал, что с ним делать. Он, несомненно, полагал, что эта земля сгодится для детских экспериментов, и после того, как я горячо и долго благодарила его, удалился с каменным лицом. Больше года я трудилась, и ждала, и со смешанными чувствами наблюдала за процветающей карьерой фруктовых деревьев. Деревья росли всего лишь в нескольких ярдах от моего участка, и хотя моему садику досталось и навоза, и воды, и внимания столько, сколько этим деревьям не видать было никогда, все, что он мог продемонстрировать – и продемонстрировал, – это несколько несчастных ростков, которые либо так ростками и остались, не образовав ни одного цветочка, либо скукожились и исчезли. Однажды я робко спросила садовника, может ли он объяснить мне эти знаки и чудеса, но он был человеком занятым, времени отвечать на вопросы у него не было, и он лишь коротко заявил, что садоводству за один день не научишься. Как же хорошо я помню тот день, даже форму лениво плывущих по небу облаков, весенний запах и себя, пристыжено сидевшую на шаткой табуретке посреди своих владений и в сотый раз вопрошавшую, что отличает мой клочок земли от той, на которой растут фруктовые деревья. А деревья, росшие на достаточном расстоянии от стены, чтобы не быть накрытыми ее холодной тенью, так бахвалились своими усыпанными цветом ветвями, так купались в солнечном свете, что сердце мое разрывалось от зависти. За ними начиналось поле, взбиравшееся на невысокий холм, который тоже защищал их от холода, и они стояли здесь в бесстыдной роскоши безупречных белых и розовых соцветий. Был месяц май, и сердце мое обливалось кровью при воспоминании о тюльпанах, луковицы которых я зарыла в ноябре и которые так и не увидела. Весь остальной сад был покрыт алыми тюльпанами, позади меня, на другой стороне стены, они росли рядами – ослепительно яркие, они, словно драгоценное ожерелье, окружали лужайку. Ну почему они не росли на этой стороне стены? Все кругом росло и цвело именно так, как говорилось в книгах по садоводству, прямо передо мной, в веселом фруктовом саду под деревьями цвели цветы, за которыми вообще никто не ухаживал – уже торчали из травы острые пики нарциссов, тянулись любопытные крокусы, с первыми еще пронизывающими днями весны открывали свои холодные личики подснежники. И лишь клочок земли, который я так любила, оставался безобразно пустынным. Я сидела там в этот светлый день и громко рыдала.