Элизабет и её немецкий сад

Она была поражена, и пока приходила в себя, я проскользнула мимо нее и устремилась к калитке.

– Пилигрим! – повторила девочка, стараясь держаться ко мне поближе и по-прежнему разглядывая меня с головы до ног.

– Не люблю пилигримов, – заявила она. – Разве это не те, кто все время ходят пешком, и у них что-то не то с ногами? У вас что-то не то с ногами?

– Все у меня в порядке, – с негодованием ответила я и ускорила шаг.

– И они никогда не моются, так мисс Робинсон говорит. Вы тоже никогда не моетесь?

– Не моюсь? О, боюсь, ты очень плохо воспитанная девочка… Оставь меня в покое, я спешу…

– Я тоже, – радостно объявила девочка, – потому что мисс Робинсон где-то близко. Она почти поймала меня перед тем, как я вас нашла.

И она пустилась бегом.

От мысли о том, что мисс Робинсон где-то рядом, у меня на ногах выросли крылья, и, забыв о достоинстве, от которого и так остались жалкие клочки, я помчалась по дорожке. Но девочку обогнать было непросто, и хотя она запыхалась и покраснела, она все равно трусила рядом и даже болтала. О, как я устала, устала телом и разумом, устала от путешествия, устала от голода, а теперь мне еще и пришлось бежать из-за этой непослушной девочки, которая решила удрать с уроков!

– Это весело, – пропыхтела она.

– Но зачем нам бежать в одно и то же место? – задыхаясь, выдавила я в надежде отделаться от нее.

– Ну да… Просто… Просто забавно… Мы убежим вместе… Вы… И я…

– Ну уж нет, – сказала я, на этот раз решительно.

– Я тоже терпеть не могу мыться… Это ужасно… Зимой… От этого цыпки…

– Но я не против мытья, – слабо запротестовала я: сил у меня уже не оставалось.

– Ну как же! – фыркнула девочка, глядя на мое лицо. Отвратительная фамильярность!

Мы благополучно проскочили калитку, обогнули угол с редиской и оказались в кустарнике. Я по опыту знала, как легко можно спрятаться в путанице тропинок, и приостановилась, чтобы оглядеться и прислушаться. Девочка открыла было рот, но я бестрепетно заткнула ее своей муфтой и держала крепко, пока вслушивалась. Мертвая тишина, если не считать пыхтенья девочки.

– Ничего не слышно, – прошептала я и выпустила девочку. – Так что ты хотела сказать? – строго спросила я.

– Я хотела сказать, – выдавила она, – что не стоит делать вид, будто моетесь, если у вас такой нос.

– Такой нос! Какой нос? – воскликнула я, оскорбившись. Очень осторожно я потрогала нос и не обнаружила в нем никаких изменений. – Боюсь, у бедной мисс Робинсон очень нелегкая жизнь, – заявила я с негодованием.

Девочка расплылась в довольной улыбке, будто я сделала ей комплимент.

– Он весь зеленый и бурый, – сказала она, показывая на мой нос. – Он всегда такой?

И тут я вспомнила о мокрой ели у ворот и моем страстном поцелуе и покраснела.

– Это ототрется? – упорствовала девочка.

– Конечно, ототрется, – нахмурившись, ответила я.

– Так почему вы не попробовали?

И тут я вспомнила о выброшенном носовом платке и снова покраснела.

– Не будешь ли ты так любезна одолжить мне свой платок? – смиренно попросила я. – Я свой потеряла…

Последовало лихорадочное рытье по шести карманам, и наконец на свет был извлечен платок, один взгляд на который напомнил мне мое детство. Я с благодарностью приняла его и начала энергично тереть нос, а девочка, весьма заинтересованная, руководила процессом:

– Вот здесь, все в порядке… Теперь правее… Здесь, да… Вот, все отошло.

– Ты уверена? Зеленого не осталось? – обеспокоенно спросила я.

– Нет, только теперь все красное, – радостно сообщила она.

«Отпусти меня, – думала я, весьма расстроенная этой информацией. – Отпусти меня домой к моим дорогим, добрым, обожающим деткам, которые принимают мой нос таким, какой он есть, и которым нравится любой его цвет».

И сунув платок девочке в руку, я поспешила по дорожке. Она быстро спрятала его, предварительно сложив в несколько раз, что заняло у нее несколько секунд, и помчалась за мной.

– Куда вы направляетесь? – удивленно спросила она, когда я свернула на ведущую к воротам дорожку.

– К воротам, – решительно ответила я.

– Но вам нельзя… Нам не разрешают выходить за ворота…

И так велика оказалась сила старых привычек, что при словах «не разрешается» рука моя соскользнула с щеколды, и в тот же миг в тумане, совсем близко, раздался голос, заставивший меня замереть.

– Элизабет! Элизабет! – звал голос. – Садись сейчас же за уроки! Элизабет! Элизабет!

– Это мисс Робинсон, – прошептала девочка, дрожа от возбуждения, а затем, увидев выражение моего лица, вновь настойчиво спросила: – Кто вы такая?

– О, я всего лишь призрак, – призналась я, прижимая руку ко лбу и в страхе оглядываясь кругом.

– Фу, – сказала девочка.

Это были ее последние слова, потому что в кустах раздался треск, послышались шаги, в панике я одним движеньем распахнула ворота, захлопнула их за собой и умчалась в бескрайнее туманное поле.

В «Готском альманахе»[31] сказано, что владеющий в данное время поместьем кузен в 1885 году женился на дочери некоего мистера Джонстона, англичанина, и в 1886 году у них родился единственный ребенок – дочь Элизабет.

20 ноября