Элизабет и её немецкий сад

А потом появился ученик садовника, юноша, который не раз видел, как я копала, увидел мои непривычные слезы и, остановившись на дорожке и опершись на грабли, видимо, заметил контраст между моим садиком и вызывающим великолепием того, что его окружало, объявил, что из камня крови не выжмешь. Явная неуместность этого заявления заставила меня зарыдать еще громче – безутешными слезами оскорбленной печали, но он настаивал на своем и объяснил мне связь между северной стеной, тюльпанами, кровью и камнем, он все ораторствовал и ораторствовал, пока мои слезы не высохли и я не начала внимательно его слушать, после чего пришла к неизбежному выводу, что меня бессовестно обманул старший садовник, беспринципный тип, которому впредь доверия нет и которого следует избегать. Стоя сейчас на той самой дорожке, на которой когда-то стоял и объяснял пословицу добрый подмастерье, я видела эту сцену так, как если бы она происходила сейчас, но как по-другому все вокруг сейчас выглядело, каким маленьким оказалось! Неужели это тот же самый фруктовый сад, который простирался до горизонта, и неужели это то же самое поле, которое доходило до врат рая? Мне кажется, каждый растущий в одиночестве ребенок проходит через период, когда он ждет наступления Судного Дня, и я в свое время решила, что в этот день божественный гость войдет в мир, спустившись по этому полю в одеждах сияющих, попирая ногами нарциссы, и наполнится пеньем фруктовый сад, и агнцы будут отделены от козлищ. Естественно, я была агнцем, а моя гувернантка и старший садовник – козлищами, так что результат меня бы вполне удовлетворил. А сейчас, глядя на склон, я засмеялась: такое маленькое поле должно было вместить весь рай!

Кузены потрудились и здесь. Место моего садика занимала альпийская горка, трава под деревьями, со всеми ее сокровищами, была перекопана, все было усажено восхитительно ровными рядами смородиновых кустов и сельдерея, и больше уже никто из маленьких кузенов не увидит в мечтах небесных посланцев, шествующих к ним по нарциссам, да, наверное, это и к лучшему, потому что с годами в душу мою начали закрадываться неприятные сомнения по поводу ситуации, в которой в конце концов могли бы оказаться садовник и гувернантка: а вдруг на самом деле агнцы – это они, тогда я-то – кто? Ибо то, что мы все втроем можем быть в Судный День собраны в одну группу, в те дни казалось мне невероятным, а если б такое и произошло, мне бы это не точно понравилось.

«Но кем надо быть, – спрашивала я себя, качая головою и разглядывая произошедшие перемены, – чтобы разместить альпийскую горку среди овощей и смородины? Из всех садоводческих ухищрений альпийские горки требуют максимальной тактичности. Наделать ошибок при создании альпийской горки легче, чем при сотворении любой другой садовой конструкции. Она может быть либо великолепной, либо полным провалом, либо очаровательной, либо абсурдной. Середины между утонченным и нелепым не существует». Я стояла, погрузившись в раздумья и неодобрительно покачивая головой, перед этой альпийской горкой, как вдруг услышала быстрый топот и повернулась как раз в тот миг, когда чье-то возникшее из тумана тело на всех парах врезалось в меня.

Это была девочка лет двенадцати.

– Привет! – воскликнула девочка на великолепном английском, и мы в удивлении уставились друг на друга.

– А я решила, что вы мисс Робинсон, – сказала девочка, даже не подумав извиниться за то, что чуть не сбила меня с ног. – А вы кто такая?

– Мисс Робинсон? Мисс Робинсон? – переспросила я, глядя девочке в лицо, и вдруг во мне всколыхнулось воспоминание. – А разве она не вышла замуж за миссионера и не уехала с ним в дальние края, где его съели?

Девочка вытаращила глаза.

– Съели? Что, все это время она была замужем за кем-то, кого съели, и ни разу об этом не обмолвилась? О, вот это история!

И она, откинув голову, расхохоталась на весь сад.

– Тихо, ужасная девочка! – взмолилась я, хватая ее за руку: я безмерно испугалась. – Перестань издавать этот чудовищный шум, если не прекратишь, нас определенно поймают…

Девочка мгновенно перестала хохотать и захлопнула рот. Глаза ее, круглые, черные и блестящие, как пуговки на ботинках, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

– Поймают? – спросила она с энтузиазмом. – Так вы тоже боитесь, что вас поймают? Вот это история!

Засунув руки в карманы пальтишка, она принялась в волнении скакать передо мной как черный барашек перед сонной мамой-овцой.

Понятно: мне пришло время как можно скорее добраться до калитки в конце сада, и я двинулась в этом направлении. Девочка мгновенно перестала скакать и твердо встала у меня на пути.

– Кто вы такая? – спросила она, с пристальным интересом разглядывая меня с ног до головы.

Я сочла такую манеру задавать вопросы дерзкой и, стараясь выглядеть горделиво, попыталась ее обойти.

Но девочка совершила быстрый маневр и снова оказалась передо мной.

– Так кто вы? – спросила она дружелюбно, но решительно.

– О, я… Я пилигрим, – ответила я в отчаянии.

– Пилигрим? – отозвалась девочка.