Элизабет Тейлор

«Я работала над этой лентой, не зная сна и отдыха, — вспоминала позднее актриса. — Ни одна другая картина за всю мою жизнь не стоила мне таких трудов, как эта».

Элизабет вставала рано поутру и до школы в течение часа упражнялась в верховой езде на своей капризной лошади по кличке Король Чарльз, в фильме превратившейся в Пая. Все трудные прыжки на беговой дорожке исполнялись профессиональным жокеем, но вся остальная верховая езда была делом самой Элизабет. И хотя ни одна из сцен, в которых она скакала верхом, не представляла собой опасности, юная актриса, тем не менее, была вынуждена часами оттачивать свое мастерство.

Роль Велвет Браун требовала, чтобы Элизабет носила ортодонтическую пластинку. Первоначально студия отправила девочку к дантисту, и тот изготовил для нее золотую пластинку за 120 долларов и серебряную за 86. На цветной фотопленке были сделаны пробы, но ни одну из пластинок не сочли достаточно фотогеничной.

Вот почему была сделана третья, проволочная с фальшивым небом, и Элизабет явилась на примерку. Ей удалили два молочных зуба, а в кровоточащие лунки вставили два временных, чтобы сие приспособление плотно держалось во рту. Видя, каким мучениям подвергается его дочь, Фрэнсис Тейлор вышел из себя. Когда же «МГМ» потребовала от Элизабет остричь волосы, чтобы еще сильнее походить на жокея-мальчишку, отец восстал против этой затеи. Студия проконсультировалась с юристами — вправе ли «МГМ» требовать от актрисы, чтобы та постриглась.

После нескольких совещаний, юридический отдел пришел к следующему заключению: «Данное требование является необоснованным, и заключенный контракт не дает нам права требовать от актрисы, чтобы она себя обезображивала или в такой степени изменяла свою внешность».

Таким образом, Элизабет сохранила волосы и надевала парик.

То был первый и последний раз, когда Фрэнсис Тейлор занимал решительную позицию. По правде говоря, его положение мужа, отца и главы семейства становилось все более шатким. В тот год на день Святого Валентина Элизабет купила две открытки. Одну из них она подарила отцу, даже не удосужившись ее подписать. Другая предназначалась ее отцу в фильме, Дональду Криспу. На ней Элизабет написала: «От твоей махонькой дочурки. С приветом, Велвет».

Участие в съемках стало целью всего существования Элизабет, как, впрочем, и Сары. Та сопровождала дочь повсюду на съемочной площадке и продолжала делать понятные только им обеим знаки, когда чувствовала, что игра дочери оставляет желать лучшего.

«Согласно калифорнийским законам, любой ребенок, не достигший 18 лет, работающий в студии, должен все время иметь при себе сопровождающее лицо, будь то опекун или кто-то из родителей, — объясняла Сара. — Так или иначе, я все равно была бы при ней. Ведь это единственный способ позволить ей сниматься в кино».

Однако Сарой двигали несколько иные чувства, нежели стремление защитить ребенка. Она, в не меньшей степени, чем ее дочь, находилась под впечатлением присутствия знаменитых кинозвезд, которых она ежедневно встречала в столовой. Элизабет удовлетворяла свою страсть тем, что всегда имела при себе записную книжку и при первой возможности умоляла таких звезд, как Спенсер Трейси, Кэтрин Хепберн или Хеди Ламарр, дать ей автограф. Одновременно Сара осаждала пресс-отдел «МГМ» чтобы ее познакомили с Кларком Гейблом.

«В «Нэшнл Велвет» я была дублершей Элизабет, — вспоминает Маргарет Керри. — И помню одно — что всякий раз, как ее мамаша начинала говорить, у меня мурашки бежали по коже. «О, Элизабет!» — этим своим голоском, — мисс Керри отлично передразнивает визгливый голос Сары, причем каждая последующая нота звучит все резче и пронзительней.

«О, Элизабет! — обычно восклицала мать после каждого эпизода. — О, Элизабет, дорогая, пойдем! — подражает ей мисс Керри. — И Элизабет, которая в ту пору была пай-девочкой, послушно ворковала в ответ: «Иду, мамочка!»

Голос самой Элизабет так и не достиг полноты диапазона и звучания, даже несмотря на уроки драматического мастерства.

«Обычно мы каждый день посещали уроки Люсилль Райман, — говорит Маргарет Керри. — И мисс Райман натаскивала всех нас — Сьюзан Питерс, Донну Рид, Кэтрин Грейсон, Элизабет и меня, — и мы выходили от нее, разговаривая совершенно одинаково».

Маргарет Керри также вспоминает, что у Элизабет, как и у ее матери, была склонность к мелодраматическим сценам.

«Я всегда заменяла Элизабет в тех эпизодах, когда ее снимали со спины, — рассказывает она. — Как-то раз я стояла рядом с Анджелой Лэнсбери, и какой-то мужчина так сильно задел ее по ноге, что я слышала, как треснула кость, можно сказать, она чудом осталась жива.

Как только это случилось, Элизабет подбежала к Анджеле, обхватила ее руками и запричитала:

— Ой, Анджела, Анджела. С тобой все в порядке? Тебе больно? — она кричала, и рыдала, и стонала, и молча пускала слезу, и все это выглядело так театрально, хотя я до сих пор убеждена, что она действительно страдала».