Елизавета Петровна

Дело в том, что опытный дипломат и интриган Бестужев оказался в ссылке после ареста Бирона, которому он оказывал не в меру ретивую поддержку при назначении его регентом. После ссылки Остермана Елизавета оказалась без опытного руководителя внешнеполитического ведомства. По совету Лестока Бестужева вернули ко двору в прежней должности вице-канцлера. Лекарь рассчитывал, что обязанный ему Бестужев станет его марионеткой. Но Елизавета Петровна как в воду глядела, предупреждая француза, что тот протежирует Бестужева на свою голову. Действительно, вице-канцлер отверг союз с Францией, которого домогались Шетарди и Лесток, и остался убежденным сторонником традиционного союза с Австрией и сближения с Англией.

Портрет графа И. Г. Лестока, лейб-медика Елизаветы Петровны. Гравюра Иоганна Давида Шлойена Старшего. Пер. пол. XVIII в.

Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Основную роль в дискредитации своего противника Лесток отводил подруге Лопухиной, графине Анне Гавриловне Бестужевой, супруге гофмаршала Михаила Петровича, родного брата вице-канцлера.

Иван Лопухин в состоянии подпития разоткровенничался с Бергером, заявив ему: «Был я при дворе принцессы Анны камер-юнкером в ранге полковничьем, а теперь определен в подполковники и то не знаю куда». Виновницей своей неудачной карьеры Лопухин считал императрицу, незаконно занявшую трон: «Государыня ездит в Царское Село и напивается, любит английское пиво и для того берет с собою непотребных людей… ей наследницею и быть было нельзя, потому что она незаконнорожденная». Чем дальше, тем больше раскалялся Лопухин.

«Императрица держит в Риге под караулом Брауншвейгскую фамилию, того не ведая, что рижский караул готов поддержать ее против Елизаветы. Думаешь, не сладит с тремястами канальями? Прежний караул и крепче был, да сделали дело… Плохо под бабьим правительством», — заключил свой монолог Лопухин.

Этих суждений было вполне достаточно, чтобы объявить печально знаменитое «слово и дело», но Бергер вытянул из подполковника еще одно признание.

«Сам увидишь, что через несколько месяцев будет перемена. Недавно мой отец к матери писал, чтобы я не искал никакой милости у государыни. Мать перестала ко двору ездить, а я в последний раз был на маскараде».

Бергер решил продолжить беседы с Лопухиным и привлек к провокационным разговорам еще одного собеседника — майора Фалькенберга, которого посвятил в тайну замысла.

«А принцу Иоанну недолго быть свержену?» — спросил один из собеседников у Лопухина.

Последовал утвердительный ответ: «Скоро будет».

Бергер с Фалькенбергом поспешили с доносом к Лестоку. Лекарь немедленно известил обо всем императрицу. Как и следовало ожидать, ленивая и беспечная Елизавета на этот раз отреагировала немедленно. Она сочла угрозу для трона столь опасной, что отменила поездку в загородную резиденцию, велела назначить караулы на улицах столицы и усилить их во дворце, несколько ночей меняла покои для сна. 21 июля 1743 года последовал указ руководителю Тайной канцелярии генералу Ушакову, действительным тайным советникам Трубецкому и Лестоку немедленно арестовать Лопухина и допросить его о делах «против нас и государства».

Указ был приведен в исполнение только 25 июля. Бергеру и Фалькенбергу было отпущено четыре дня, чтобы они попытались узнать у подполковника что-нибудь новое. Провокаторы снова пригласили Ивана в трактир, чтобы выведать у него сведения о сообщниках. Фалькенберг спросил, нет ли «кого побольше, к кому бы заранее забежать? Лопухин сначала пожал плечами, а затем заявил, что австрийский посланник Ботта, недавно выехавший из Петербурга, чтобы занять должность посла в Берлине при прусском дворе, „императору Иоанну верный слуга и доброжелатель“.

Тревогу Елизаветы усилило сообщение от русского посла в Берлине графа Чернышева, донесшего в Петербург о том, что прусский король известил его о готовившемся под руководством Ботты перевороте и что Фридрих II в знак солидарности с русской императрицей отказался принять его в качестве австрийского посла. Король советовал в целях безопасности трона отправить Брауншвейгскую фамилию из Динамюнде во внутреннюю губернию России.

Фридрих II слыл в Европе талантливым полководцем и не менее талантливым интриганом. Своей конфиденциальной информацией он, как говорится, стремился одним выстрелом убить двух зайцев: вбить клин в дружественные отношения России с Австрией, поссорить традиционных союзников и в то же время добиться благосклонности Елизаветы, рассчитывая, что она в знак признательности согласится заключить союз с Пруссией.