Эмма

— Он счастливец! — с чувством произнес мистер Найтли. — Так молод: всего двадцать три года. Обыкновенно в таком возрасте выбор мужчины оказывается неверным, а он получил от судьбы такой подарок! Удостоиться любви такой девушки! Любви бескорыстной, ибо натура Джейн Фэрфакс чужда всякой корысти. Во всех отношениях она для него идеальная пара — в глазах света, хочу я сказать. Происхождение, привычки, манеры — все сходится. Лишь в одном он имеет перед нею преимущество, и, поскольку чистота ее сердца не подлежит сомнению, это преимущество должно только увеличивать его радость, ибо позволяет ему дать ей то единственное, в чем она испытывала недостаток. Всякий мужчина желает ввести жену в лучший дом, чем тот, который она оставила, и, ежели это ему удается, однако не на этом зиждется ее любовь к нему, он может почитать себя счастливейшим из людей. Фрэнк Черчилл — сущий баловень фортуны. Все оборачивается ему во благо. На водах он встречает девушку и добивается от нее ответных чувств, да еще столь сильных, что она готова терпеть даже небрежение с его стороны. Если бы он сам и все его родные обошли целый свет в поисках жены для него, то и тогда им было бы не найти лучшей. Ему мешала тетушка, но вот она умерла. Теперь остается лишь объявить о помолвке. Друзьям не терпится способствовать его счастью. Он злоупотребил их доверием, но они рады его простить. Вот уж поистине счастливец!

— Вы словно бы завидуете ему.

— Это действительно так. В одном отношении он и вправду вызывает у меня зависть.

Более Эмма ничего не сумела вымолвить. Казалось, еще полфразы, и они заговорят о чувствах мистера Найтли к Харриет, но ей вдруг захотелось непременно обойти этот предмет. Лучше она спросит о чем-нибудь совершенно другом, — например, о племянниках, — но не успела она перевести дыхание, чтобы задать вопрос, как мистер Найтли сказал, заставив ее вздрогнуть от неожиданности:

— Вы не хотите знать, чему именно я завидую? Вижу, вы вознамерились не выказывать любопытства. Это мудрое решение, но я быть мудрым не могу. Эмма, я должен признаться вам в том, о чем вы меня не спрашивали, хоть в следующую секунду, вероятно, пожалею об этом.

— О, тогда не говорите, не надо! — пылко воскликнула Эмма. — Подумайте, не спешите выдавать свои чувства!

— Благодарю вас, — произнес он с горечью и более не прибавил ни слова.

Мысль, что она причинила ему боль, была для Эммы нестерпима. Он хотел довериться ей, а вероятно, и попросить совета. Нет, она выслушает его, чего бы ей это ни стоило. Она поможет ему принять решение или примириться с уже принятым, заслуженно похвалит Харриет, а ему напомнит о том, что он человек независимый. Так он сумеет победить сомнения, которые для мужчины его склада хуже любого исхода дела.

Тем временем они приблизились к дому, и мистер Найтли спросил:

— Полагаю, вы уже завершили прогулку?

Уныние, прозвучавшее в его голосе, помогло ей укрепиться в задуманном.

— Я хотела бы пройтись еще, ведь мистер Перри пока не ушел. — Сделав несколько шагов, она сказала: — Я неучтиво прервала вас, мистер Найтли, и, боюсь, причинила вам боль. Но ежели вы хотите открыться мне как другу или спросить моего мнения о любом занимающем вас предмете, то вы, конечно же, можете располагать мною. Я выслушаю все и честно скажу, что думаю. Как друг.

— Как друг… — повторил мистер Найтли. — Эмма, это, я полагаю, не совсем то слово… Нет, я не имею желания… Хотя постойте. К чему мне колебаться? Я и так уж сказал слишком много, и таиться смысла нет. Я принимаю ваше предложение, и, как это мне ни странно, обращаюсь к вам как к другу. Так скажите же мне: могу ли я надеяться на успех?

Он так пристально посмотрел Эмме в глаза, словно хотел прочесть в них ответ на свой недосказанный вопрос, что она не выдержала взгляда.

— Дорогая моя, милая Эмма… Вы всегда будете мне дороги и милы, чем бы ни окончился нынешний наш разговор. Итак, дорогая, горячо мною любимая Эмма, ответьте — скажите «нет», если не можете сказать «да».

Она не могла сказать ничего.

— Вы молчите! — воскликнул он с большим жаром. — Не говорите ни слова! Что ж, покамест я готов довольствоваться и этим.

От чрезвычайного волнения Эмма едва стояла на ногах. Из всех чувств, владевших ею теперь, самым сильным был, пожалуй, страх пробуждения от прекраснейшего сна.

— Эмма, я не мастер произносить речи, — снова заговорил мистер Найтли. В словах его звучала нежность столь искренняя и столь явная, что Эмма почти уверилась в своем счастье. — Будь моя любовь к вам меньше, я, вероятно, сумел бы сказать больше. Но вы меня знаете: я всегда говорил вам только правду, бранил вас, читал вам мораль, — а вы терпели все это, как не стерпела бы ни одна другая женщина в целой Англии. Так выслушайте же и то, дорогая моя Эмма, что я хочу сказать вам теперь. Быть может, тон и манера не подобают случаю: Господь свидетель, я скверно объясняюсь в любви, — но вы меня поймете. Да, вы поймете мои чувства и разделите их, если сможете. Сейчас я прошу лишь об одном: позвольте услышать ваш голос.