Эмма

«Дорогая моя Эмма! С превеликим удовольствием пересылаю вам сие письмо, не сомневаясь в том, что суд ваш будет справедлив, а решение благоприятно. Полагаю, нравственные качества писавшего более не вызовут у нас с вами существенных разногласий. Но не буду задерживать вас длинным вступлением. Мы с мистером Уэстоном совершенно здоровы. Это письмо излечило меня от легкого нервического волнения, которое я ощущала в последние дни. Во вторник мне показалось, что у вас болезненный вид (впрочем, то утро выдалось не самым погожим), и хоть вы говорите, будто нечувствительны к этому, северо-восточный ветер, я думаю, все же влияет на всех. Позавчера вечером и вчера утром, пока лил дождь, я очень переживала за вашего дорогого папеньку, но мистер Перри уже успокоил меня, сказав, что здоровье мистера Вудхауса, слава богу, не пострадало.

Преданная вам Э.У.».

Отложив записку, Эмма приступила к чтению собственно послания:

«Любезная сударыня!

Ежели вчера я выразился ясно, то вы, верно, ждете от меня этого письма, но, даже если и не ждете, я не сомневаюсь в том, что оно будет удостоено благосклонного внимания. Вы сама доброта, но, боюсь, даже вашей снисходительности может оказаться мало, чтобы вполне извинить мои прошлые поступки. Той, которая имела еще более веские причины негодовать, я уже прощен, и теперь, по мере того как пишу эти строки, смелость моя возрастает, ибо успех — враг робости. Два раза я просил прощения и два раза добился его так легко, что боюсь впасть в излишнюю самоуверенность, ожидая снисхождения от вас и всех тех ваших друзей, которые имеют основание считать себя мною обиженными. Я призываю вас понять, каковы были мои обстоятельства, когда я впервые приехал в Рэндалс. Я желал бы, чтобы вы увидели во мне человека, принужденного во что бы то ни стало хранить свою тайну. Разгласить ее я тогда не мог. Имел ли я право ставить себя в положение, требующее молчания, — разговор особый. Отложим его. Покамест я лишь отошлю придирчивых судей к небезызвестному им хайберийскому домику — кирпичному, с подъемными окнами в верхнем этаже и створными в нижнем, — и, быть может, они поймут, сколь великое искушение руководило мной. Я не посмел открыто просить руки той, что там живет. Вы слишком хорошо знаете тогдашнее мое положение в Энскоме, чтобы спрашивать о причине. Однако еще в Уэймуте, прежде чем мы с ней разлучились, мне улыбнулась невероятная удача: девушка, прямее и честнее которой не сыскать в целом свете, из сострадания ко мне согласилась обручиться со мной тайно. Откажи она мне, я сошел бы с ума. „На что ты надеялся? — спросите вы. — Чего ждал?“ Всего: момента, возможности, счастливого стечения обстоятельств, успеха — постепенного или внезапного, — усталости от упорных усилий, болезни или здравия. На мою долю уже выпало неслыханное счастье: она обещала хранить верность мне и отвечать на мои письма.

Ежели этого объяснения не довольно, то вспомните, любезная сударыня, что я имею честь быть сыном вашего мужа и унаследовал от него склонность всегда надеяться на лучшее — поистине драгоценное наследство, с коим не сравнятся ни дома, ни земли. Теперь вам известно, каковы были мои обстоятельства, когда я впервые приехал в Рэндалс. Каюсь: мне следовало приехать раньше. Вы не преминете заметить, что я не посещал вас до тех пор, пока в Хайбери не поселилась мисс Фэрфакс. Надеюсь на скорое ваше прощение. Для того же, чтобы добиться сочувствия отца, я мог бы сказать ему: „Я и сам пострадал, сэр, ибо, отсутствуя в вашем доме, лишал себя радости знакомства с миссис Уэстон“.