Наглядно продемонстрировав последствия вырубки лесов и развития горной промышленности, Сардиния стала еще и печальной иллюстрацией взаимосвязи малярии и обездоленности. Население острова преимущественно составляли обнищавших крестьяне, занятые физическим трудом на открытом воздухе в самый разгар малярийного сезона в долинах и прибрежных равнинах. Крестьяне жили в открытых домах, доступных для летающих насекомых, иммунитет населения был ослаблен недоеданием, подходящей одежды у большинства не было, а из-за повсеместной неграмотности и невежества в вопросах гигиены люди понятия не имели, как себя защитить.
Работники здравоохранения были хорошо осведомлены относительно симбиотической связи между малярией и нищетой. Например, выдающийся врач Джузеппе Загари подчеркивал, что каждый житель Сардинии несет клеймо хронической малярии: истощение и спленомегалия – болезненное увеличение селезенки. Однако бедняки, к числу которых он относил тех, кто питался бобами, кукурузной кашей и улитками, страдали гораздо сильнее, чем их соседи, рацион которых был сытнее. У бедняков нередко наблюдалась еще и кахексия – острый неврологический дефицит, вызванный малярией, который делал пациентов безразличными к окружающему миру и не способными работать, учиться или принимать участие в жизни гражданского общества.
Экономическая политика свободного рынка, которую проводило недавно объединившееся королевство Италии, способствовала неравенству, усугубляла нищету и, следовательно, впрямую подрывала здоровье сардинцев. Интеграция региона сначала в национальный, а потом и в международный рынок путем слияния и внедрения новых видов транспорта имела тяжкие экономические последствия. Недостаточно капитализированное сельское хозяйство юга Италии не выдерживало конкуренции с современными фермами на ее севере или на Среднем Западе США. Цены на зерно обвалились, резко выросла безработица, значительной части населения приходилось жить впроголодь. Самый тяжелый этап сельскохозяйственного кризиса пришелся на период между 1880 и 1895 гг. Тогда разница между относительно благополучным севером страны и экономически обделенным югом стала особенно очевидна.
Недовольство жителей южных регионов привело к появлению в истории Италии Южного вопроса, в котором нашел выражение протест против несправедливого отношения к югу страны. Для многих меридионалистов, защитников юга, малярия стала символом этой селективной проблемы, поскольку на юге эта болезнь была бичом здравоохранения. В частности, Сардиния заработала печальную репутацию самого малярийного региона Италии. Народная молва утверждала, что у каждого сардинца вздутый живот и что слова «Сардиния» и «малярия» уже синонимы.
Малярия была главной проблемой здравоохранения Италии и в конце XIX в. приводила к 100 000 смертей в год. Неслучайно маляриология как дисциплина – гордость итальянской медицины. Именно итальянские ученые разгадали львиную долю секретов этой болезни, и именно итальянская школа маляриологии под руководством Камилло Гольджи, Анджело Челли и Джованни Баттиста Грасси возглавила эту область медицины на мировом уровне. Когда в 1898 г. Грасси и Челли доказали, что болезнь переносят комары, на международном рынке внезапно появился хинин, и это совпадение натолкнуло ученых на идею попробовать искоренить малярию. Хинин – натуральное противомалярийное средство, которое содержится в коре хинного дерева, изначально произрастающего в Андах. Коренному населению Южной Америки целебные свойства хинина были известны давно, а вот европейцы узнали о них только в XVII в. С помощью иезуитов кора добралась до Европы и начала долгую карьеру в качестве источника хинина, который уничтожает плазмодии, пока они свободно циркулируют по крови. Хинин стал общепризнанным препаратом двойного назначения: его применяли как для профилактики, так и для лечения, когда лихорадка уже началась. До конца XIX в. проблема состояла в том, что поставки коры из Южной Америки были невелики, а хинное дерево очень привередливо и плохо приживается в других частях света. Однако успешное разведение «горячечного дерева» на Яве и в меньших объемах в Индии позволило получать препарат в количествах, достаточных для массового использования, и в начале XX в. итальянская противомалярийная кампания уже могла в значительной мере полагаться на это первое эффективное лекарство.
Наряду с верой в хинин, у столь решительных действий были и другие стимулы: во-первых, осознание, что болезнь создает экономические, людские и социальные издержки, а во-вторых, практическая заинтересованность просвещенных владельцев земель, шахт и железных дорог, чьи предприятия несли убытки из-за болезней и непродуктивности рабочей силы.