В такой ситуации многие медработники, продолжившие выполнять свой долг, были обречены заразиться. У западноафриканских медиков не было ни инструментов, ни препаратов, ни оборудования, ни подготовки, чтобы себя защитить, и высокий уровень заражения в больницах добил систему здравоохранения, которая и так лежала в руинах, окончательно.
Несмотря на все факторы риска, Эбола не обернулась бы серьезной эпидемией, если бы оставалась в лесном регионе. Эпидемиологическую историю Эболы во многом определил тот факт, что леса Западной Африки были тесно связаны с городами. Заразив ребенка и его близких в деревне Мельанду, вирус создал очаг в удобном месте, откуда мог легко распространиться и по Гвинее, и по двум соседним странам, границы которых проходили недалеко от того места, где заболел полуторагодовалый Эмиль. К 2013 г. производство пальмового масла обеспечило обширную связь лесных регионов с внешним миром. Происходила трудовая миграция крестьян, лишенных собственности, и работников плантаций, осуществляли деловые поездки сотрудники компаний и правительственные чиновники, приезжали солдаты из Конакри, увеличивались темпы транспортировки грузов вверх и вниз по реке, вводились в эксплуатацию сети грунтовых дорог – все это способствовало постоянному перемещению людей, товаров и оборудования через границы в города, так что весь бассейн реки Мано оказался опутан паутиной глобализации.
Взаимосвязанность лесов с городскими районами Западной Африки формировалась не только индустрией пальмового масла, но и другими отраслями. За десятилетия, предшествующие вспышке 2013 г., в леса Гвинеи, Либерии и Сьерра-Леоне вторглось множество предприятий. Лесозаготовительным компаниям и каучуковым плантаторам была нужна земля, а горнодобывающие фирмы интересовались залежами алмазов, золота, бокситов и железа. Часть деревьев вырубили строительные компании, удовлетворявшие растущий спрос на пиломатериалы, вызванный крупномасштабной миграцией и ростом городов. Все эти процессы приводили в движение людей, товары и торговлю как внутри лесных префектур, так и между ними и внешним миром. Газета
Прибыв волонтером на передовую борьбы с заболеванием в лесной регион, ирландский вирусолог Кристофер Лог не обнаружил и следа той нетронутой лесной идиллии, которую ожидал увидеть. Наоборот, ландшафт носил все признаки оживленной коммерческой деятельности. Он писал, что местность напоминала «огромное лоскутное одеяло, составленное из отрезков ярко-зеленой растительности и грунтовых троп терракотового цвета, которые, как мы узнали позже, служили дорогами и, петляя внутри лесных массивов и вокруг них, соединяли деревеньки друг с другом, с лиманами и реками»{285}
. Больше всего миграции поспособствовали горнодобывающие компании. Забираясь в леса все глубже, они привели в движение многочисленные массы молодых людей, жаждущих работать и путешествовать.В течение двенадцати недель после смерти Эмиля Уамуно в декабре 2013 г. лихорадка Эбола тихо циркулировала в лесном регионе, не попадая в поле зрения системы здравоохранения, которой там и не было. Столичные медики заметили рост смертности, но списали его на гастроэнтерит и холеру, эндемичные для этого региона. Ошибочный диагноз позволил вирусу Эбола беспрепятственно достичь Конакри, Монровии и Фритауна. Ретроспективное расследование показало, что 400 км, отделявших деревню Мельанду от Конакри, где проживало 2 млн человек, болезнь преодолела к 1 февраля 2014 г. Вирус в столицу доставил один из многочисленных родственников Эмиля, что наглядно иллюстрирует тесную связь лесов с городами. Затем лихорадка Эбола вспыхнула в трущобах, где, как и в местных больницах, царили антисанитария и теснота, а какие-либо удобства просто-напросто отсутствовали. Так трансформация лесной среды помогла Эболе перейти к человеку, а убогая среда перенаселенных западноафриканских городов способствовала стремительному распространению вируса.