Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

И все-таки Мельников крайне недооценил количество старообрядцев в селе Стексово. По данным приходской исповедной ведомости за 1861 г. — всего 7 лет спустя после мельниковского отчета, — только пятеро бывших голицынских крепостных (он в 1847 г. продал имение Евграфу Соленикову) из прихода с. Стексово ходили на исповедь. В аннотациях к исповедной ведомости отмечается, что 207 прихожан 7 лет и старше не исповедовались, потому что являлись в различной степени раскольниками: «склонен к расколу», «раскольник», «раскольник от роду». Всего лишь четверо не явились на исповедь, поскольку были в отлучке из деревни. Крепостные села Стексово, принадлежавшие двум другим помещикам, были в той же мере приверженцами раскола: только 14 из 170 бибиковских крепостных 7 лет и старше и лишь 9 из 261 оболенских ходили на исповедь[590]. Можно не сомневаться, что императорский Манифест об освобождении от 19 февраля 1861 г., зачитанный им священниками во время Великого поста, подвигнул их объявить о своем освобождении и от православной церкви.

Сергей Голицын и православное духовенство провели ряд кампаний с целью загнать строптивых, упорствующих в инаковерии стексовских крепостных в православную церковь и брак. За неудавшейся кампанией 1834 г. (старообрядцы обещали присоединиться к церкви, но обещания не сдержали) в 1836 г. последовала другая — после того как 1 января бурмистр Безбородов доложил, что в имении 66 незамужних баб, от 16 лет — минимальный женский возраст вступления в брак — до 45 лет, и 46 холостых мужиков брачного возраста — 18–42 года. Московская контора Голицына не мешкая 8 января отдала приказ принять меры к тому, чтобы тут же выдать молодых девиц за холостяков, а старых дев за вдовцов. Безбородов должен был привлечь к этому мероприятию местное духовенство, и Сергей Голицын лично написал православным священникам имения с просьбой уговорить крепостных идти под венец[591]. 22 января Безбородов сообщил, что крестьяне сочетались браком, как приказано (многие наверняка венчались по своей воле: самый разгар свадеб нередко приходился на январь)[592]. Количество крестьян, противившихся браку, на деле было значительно ниже, чем сообщали цифры бурмистра. Если принять во внимание возраст, к которому почти все стексовские крепостные вступали в брак, если они вообще собирались это делать, — 20 у женщин, 22–23 у мужчин (как указывается ниже) — вероятно, не больше 3 мужчин и 27 женщин не хотели брачиться. В эти цифры, однако, не включены более старшие одинокие мужчины и женщины, которых бурмистр посчитал вышедшими из брачного возраста.

Голицын, управляющий Николаев и духовенство возобновляли усилия по принуждению сопротивляющихся женщин к браку в 1839 и 1840 гг. В феврале 1840 г. Николаев выдвинул предположение, что готовность Голицына давать вольную бракоспособным дочерям служила, по сути, поощрением для раскольников: освобожденные «проживают в домах родственников и не желают выходить в замужество, чем более умножая и закоренелый раскол. По чему представляя о сем на благоразсмотрение Вашему Сиятельству и оставлять ли таковых без выхода в замужество или удалить из вотчины, на сие и спрашиваю от Вашего Сиятельства разрешение»[593]. Николаев подчеркнул также, что терпимое отношение к отказу от брака имеет экономические последствия: меньше крепостных в будущем. Московская контора немедленно приказала Николаеву изгнать освобожденных женщин[594]. Голицын сам дал Николаеву указание «употреблять старание о выдаче всех вообще девок за своих женихов, которые отнюдь не оставались бы холостыми после достижения узаконенного 18-летнего возраста»[595]. Он, правда, вновь подтвердил, что отцы могут купить вольную дочерям за 250–500 рублей, но добавил, что это возможно только по достижении девушками 16 лет (минимальный тогда брачный возраст для женщин), а если вольная не куплена, то девки должны выходить замуж за стексовских крепостных.