Читаем Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках полностью

Несмотря на явную решимость Голицына заставить крепостных брачиться, самые его суровые приказы так и не были приведены в исполнение. Он сам в начале 1840-х гг. продолжал позволять отцам покупать дочерям вольные, даже и после их 16-летия[602]. Сравнение вотчинной переписи 1845 г. и ревизской сказки 1850 г. показывает, что и крепостные, и освобожденные женщины все еще отказывались выходить замуж. В 1845 г. в когорте 20–49-летних было 35 незамужних; 19 из них в той же когорте, теперь в возрасте 25–54 лет, в 1850 г. уже не было. Одна-две самых молодых, может быть, вышли замуж, сколько-то, возможно, умерли (в ревизской сказке их отсутствие не объясняется), но большинство, безусловно, отсутствовало потому, что, не будучи крепостными, они в том году были исключены (как предусматривалось в указе о ревизии 1850 г.) из податного списка имения[603]. То есть среди взрослых незамужних женщин было приблизительно равное количество освобожденных и крепостных. То, что 19 освобожденных женщин находились в вотчинной описи 1845 г., означает, что приказ от 1840 г. изгнать из имения освобожденных старых дев так и не был выполнен. И в 1840-х гг. крепостные женщины в возрасте от 20 до 30 лет продолжали отвергать замужество: в описи ревизии 1850 г. таких было 11 в когорте 25–29-летних и 13 в когорте 20–24-летних. Крепостные женщины, которые при поддержке своих семей отказывались поддаться неоднократным попыткам священников и вотчинных управляющих принудить их к браку, наверняка вдохновлялись примером освобожденных односельчанок и поддержкой старообрядческой общины.

В имении было так много староверов, что они подрывали мораль местного духовенства. Иногда — а скорее всего, довольно часто — им удавалось уговорить или подкупить православных священников, чтобы те совершали требы на старообрядческий лад. В 1834 г. епархиальная консистория расследовала донесение о том, что стексовский православный поп Дмитрий Павлов совершил старообрядческое венчание в церкви села Гремячево в 28 километрах от Стексова. Женихом был сын тогдашнего стексовского бурмистра-старовера Ивана Грошева, невеста была из Гремячево. Гремячевский поп Иван Андреев (автор доноса) утверждал, что Павлов благословлял молодоженов старообрядческим двуперстным крестом, обводил их вокруг аналоя по старообрядческому чину посолонь (то есть по солнцу, а православные ходят против солнца) и употреблял святую воду и вино не из гремячевской церкви, а принесенные женщиной с жениховской стороны. К тому же, говорил Андреев, трое стексовцев, сопровождавших жениха, воздержались от молитвы; посему он решил, что это были староверы. Этот рассказ целиком или частично подтвердили многие из присутствовавших на свадьбе. Консистория сделала вывод, что Павлов действительно провел старообрядческую брачную церемонию. Вдобавок ко всему в 1833 г. выяснилось, что многие из его стексовских прихожан на самом деле ходили молиться в пашутинскую единоверческую церковь. Консистория вынесла решение перевести Павлова в приход, свободный от раскольников[604].

Тем не менее, по данным приходской ведомости стексовской церкви, шесть из 14 венчаний, совершенных в 1839 г., сочетали браком раскольнические пары[605]. Обряд венчания мог соответствовать или не соответствовать православному чину, но священник явно пренебрег распоряжением — часто повторяемым правительственными и религиозными чиновниками — о том, что староверы не могут венчаться в православной церкви, если они не обратились. Возможно, поэтому управляющий Николаев в начале 1840 г. сообщил Голицыну, что начал записывать в журнале все действия духовных пастырей, которые потворствовали раскольникам[606]. В 1851 и 1854 гг. несколько стексовских венчаний были также записаны в приходской книге как раскольнические, и две из этих пар были записаны спасовцами[607]. Невзирая на твердое намерение их епархиального начальства искоренить старую веру, стексовские священники поддавались активному местному спросу на запрещенные браки — точно так же, как священники в других местах. Стексовским попам наверняка хорошо за это платили.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма
Евреи, конфуцианцы и протестанты. Культурный капитал и конец мультикультурализма

В книге исследуется влияние культуры на экономическое развитие. Изложение строится на основе введенного автором понятия «культурного капитала» и предложенной им и его коллегами типологии культур, позволяющей на основе 25 факторов определить, насколько высок уровень культурного капитала в той или иной культуре. Наличие или отсутствие культурного капитала определяет, создает та или иная культура благоприятные условия для экономического развития и социального прогресса или, наоборот, препятствует им.Автор подробно анализирует три крупные культуры с наибольшим уровнем культурного капитала — еврейскую, конфуцианскую и протестантскую, а также ряд сравнительно менее крупных и влиятельных этнорелигиозных групп, которые тем не менее вносят существенный вклад в человеческий прогресс. В то же время значительное внимание в книге уделяется анализу социальных и экономических проблем стран, принадлежащих другим культурным ареалам, таким как католические страны (особенно Латинская Америка) и исламский мир. Автор показывает, что и успех, и неудачи разных стран во многом определяются ценностями, верованиями и установками, обусловленными особенностями культуры страны и религии, исторически определившей фундамент этой культуры.На основе проведенного анализа автор формулирует ряд предложений, адресованных правительствам развитых и развивающихся стран, международным организациям, неправительственным организациям, общественным и религиозным объединениям, средствам массовой информации и бизнесу. Реализация этих предложений позволила бы начать в развивающихся странах процесс культурной трансформации, конечным итогом которого стало бы более быстрое движение этих стран к экономическому процветанию, демократии и социальному равенству.

Лоуренс Харрисон

Обществознание, социология / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука