Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Раскол среди спасовцев образует подходящий контекст для понимания возврата к браку женщин из спасовских дворов, но не объясняет, почему в XVIII в. они перестали выходить замуж. Собственно, ничто из известного нам о Спасовом вероучении — после 1730-х гг., когда они решили считать венчание в православной церкви оправданным, — не требовало и даже не поощряло безбрачия крестьянок-спасовок. Очень мало источников, проявляющих осведомленность о том, что спасовки в большом количестве отказывались выходить замуж. Павел Прусский писал, что, когда спасовцы малого начала крестили своих новорожденных в православной церкви, их келейницы — незамужние женщины, типичные для многих староверческих согласий, которые жили в маленьких избах, называвшихся кельями, за околицей деревни и часто, наряду с чтением и письмом, обучали вере — раздавали милостыню старикам и просили их молиться, чтобы Господь пополнил недостатки крещения в церкви[414]. Он не упоминает при этом, что взрослые незамужние женщины наблюдались в особенно большом количестве среди спасовцев. Насколько мне известно, только в восьмом томе официальной истории Министерства внутренних дел, опубликованном в 1863 г. и целиком посвященном усилиям Министерства по борьбе с раскольниками, в отношении спасовцев было отмечено, что среди них «незамужние девицы, пользующиеся большим влиянием, особо многочисленны»[415]. Эта информация поступила от на редкость наблюдательного чиновника в 1850-х гг.[416] Не исключено, конечно, что к 1850-м большая часть женщин помоложе уже вышли замуж в обоих Спасовых согласиях, а большинство замеченных чиновником Спасовых старых дев были из тех женщин, которые избегали брака в 1830–1840-х гг. и ранее.

Специалист по этнографии мордвы Владимир Майнов, писавший также о русских религиозных диссидентах, натолкнулся, судя по всему, на Спасову общину, чьи взгляды, хотя и расходились с основным руслом Спасова вероучения, могут помочь нам понять отношение к браку более ранних спасовцев[417]. Около 1870 г. Майнов разыскал этих спасовцев на севере Олонецкой губернии в пяти днях пути (по его утверждению) через леса и болота от ближайшего жилья и без ведома официальных властей, потому что он слышал, что у них практиковалось самосожжение[418]. Их старец Абросим рассказал Майнову, что хотя его люди почитают ранних старообрядцев самосожженцев, но он самоубийств не одобряет, потому что ничего этим не достигнешь. Как и другие традиционные спасовцы, он верил, что таинств больше нет и посему нет возможности заслужить Божью милость; по мнению Абросима, Бог так же безразличен к мученичеству, как и к молитве. Он сказал, однако, что если власти отыщут его общину, им ничего не останется, кроме как всем в огонь броситься и погореть. Назывались эти люди «живыми покойниками» — как объяснил проводник Майнова, имевший связи с общиной: «…потому-де живут в покое»[419]. Это была явная ложь (хотя Майнову это, похоже, не было очевидно) — по всей видимости, членам группы было положено так говорить, когда кто-нибудь их спрашивал об их верованиях. В их песнях обнаруживается исключительно мрачный взгляд на земную жизнь:

Нѣсть спасенья въ мірѣ, нѣсть!
Лесть одна лишь правитъ, лесть!
Смерть одна спасти насъ можетъ, смерть!
Нѣсть и Бога въ мірѣ, нѣсть!
Счесть нельзя безумства, счесть!
Смерть одна спасти насъ можетъ, смерть!
Нѣсть и жизни въ мірѣ, нѣсть!
Месть одна лишь братьямъ, месть!
Смерть одна спасти насъ можетъ, смерть! [420]

Хотя духовными корнями они были связаны со Спасовым согласием, подобно всем другим подгруппам спасовцев, «живые покойники» отличались своеобразными воззрениями. Старец Абросим, например, проповедовал манихейское понятие о добре и зле: все хорошее от Бога, все зло от равносильного Ему Сатаны. «Живые покойники» к тому же равнодушно относились ко многим запретам — которые другие спасовцы и почти все старообрядцы вводили, дабы отвести от себя мерзость и скверну, столь легко распространявшиеся в мире, которым правил антихрист, — поскольку запрещения эти, как и молитва, не имели смысла. По словам Абросима, «не грех, потому грешить тебе не перед кем»[421]. Такой из ряда вон либеральный подход к повседневному образу жизни исходил из безнадежности положения спасовцев. Собственно говоря, «живые покойники» и так, живя в практической изолированности, самоустранились от большинства источников скверны.