Надо будет закрыть за ним дверь, подумала Падме. Нет, пусть он сначала уйдет, а потом я встану и закрою дверь. Да, я так и сделаю. Или просто сказать дроиду. Интересно, у кухонного дроида хватит на это мозгов?
- Анакин!
Скайуокер резко обернулся, и теперь она действительно заметила усталость. Такую, которой не было даже в госпитале.
Падме пожалела, что вообще окликнула его.
- Я хочу вам что-то сказать.
Он не ответил. И не улыбнулся.
Внутри вспыхнуло: ты скажешь это, и он больше не придет. Она еще крепче сжала чашечку в руках. Фарфор почти остыл.
... А я не смогу жить – с этим. Просто не могу пересилить себя и светски спросить у него о матери, зная, что там было на самом деле. В госпитале могла бы, а сейчас уже нет.
- Я тогда на Трииб... я хотела что-нибудь о вас узнать. Что-нибудь о вашей операции. И я слышала ваш разговор. С джедаем. В палате. Дверь была приоткрыта. Я осталась в коридоре. Из любопытства. Я просто хотела знать. О вас. Больше ничего. Я не смогла уйти. Я там стояла и все слышала... вы говорили про Татуин. Я все... поняла. Простите меня.
Скайуокер снова смотрел в сторону. Там стоял ее письменный стол, и теперь его как будто заинтересовали датапады.
Завтра он придет на интервью, подумала Падме. Потому что обещал. А мы выпустим материал, и в редакции забудут про этот проект. И все.
... А потом он больше никогда не придет.
Сухие глаза обдало жаром.
Я давно разучилась плакать. Хорошее слово: разучила-сама-себя. Зато я знаю много ненужных слов. Мне жаль. Мне жаль, что так получилось. Мне жаль, что твоей мамы больше нет. Фальшиво. Разве можно так говорить о человеке: мне жаль. Я никогда этого не скажу. Лучше молчать. Я и так знаю все, что будет потом.
... Он сейчас уйдет.
Зато у меня есть кофейник и две черные чашечки. Почему две. Для гостей. И я больше никого никогда не приглашу сюда. Почему? Не знаю. Не хочу.
... Он больше никогда не придет.
Потому что все так хорошо начиналось. Слишком хорошо. Какой мог бы быть роман. Военный и журналистка. Парень в красивом мундире с блестящими погонами и экзальтированная девушка. Еще и бывшая королева. Пикантная история, правда? Ррррррромантика, чтоб ее. Ха-ха-ха. Именно так, мертвым утробным хохотом. Красивая... пара. Парочка. Какое гадкое слово. Ненавижу. Ненавижу себя. Вообще всех.
... Он больше никогда...
Хотелось съежиться, закрыть глаза и дождаться, когда в коридоре стихнут шаги, а входная дверь вздохнет и галантно распахнется перед одиночеством.
Шаги чиркнули по полу.
Растворились в тишине. И снова чиркнули, но уже на кухне.
Потом знакомо скрипнул край дивана - Скайуокер вернулся с двумя стаканами. Разлил коньяк. Осторожно взял чашечку у нее из рук, потом вложил в них стакан.
Без пафосных тостов и приторного звяканья стекла.
Без официоза.
Ни во что не играя. Или... почти не играя.
- Хорошо, - негромко сказал Анакин.
Ничего не хорошо. И слово это ни к чему не относилось и ничего не значило. Просто он должен был что-то произнести, решила Падме, вот и выдал это самое «хорошо». Тоном, которым звучит музыка на похоронах.
Так и было. Скайуокер хоронил свои воспоминания.
Наконец, он допил коньяк и вдруг неожиданно скривил губы.
- Чуть не забыл. Вам привет от старшего лейтенанта Гранци.
- И как он? – тихо и несмело.
- Сделал вывод, что в жизни нельзя никому верить. Особенно симпатичным медсестрам.
Стало тепло. То ли от спиртного, то ли оттого, что сидящий рядом человек все еще продолжал улыбаться.
- А ему ничего не грозит? Разжалование или...
- Нет. Но я передам Гранци, что вы очень о нем беспокоились, гораздо больше, чем о его бывшем командире, который вполне мог впутаться в очень неприятное разбирательство со службами безопасности.
Падме прищурилась. В голову ударил коньяк. Как-то быстро ударил, обычно она могла выхлестать пару рюмок без последствий. Или это был не коньяк. Что-то другое заставило ее вот так прищуриться и ляпнуть какую-нибудь глупость.
- Вы знали, на что шли.
- Я всегда знаю.
- Хотите очень честное мнение? - она облокотилась о спинку дивана и подперла рукой подбородок.
- Давайте.
- Вашу потрясающую самоуверенность легко принять за блеф. И за пустое самолюбование тоже.
- Ну, это проблемы тех...
- ... кто так видит. Понятно. Вам нравится имидж человека, который не ошибается?
- Да нет у меня никакого имиджа, - хмыкнул Анакин.
- Вы еще скажите, что не знаете такого слова на общегалактическом. Вы считаете, что не имеете права на ошибку. Но так невозможно жить.
- Наоборот, - возразил Скайуокер. - Это лучше, чем давать себе право на черновик. А потом на бесконечное его переписывание.
- И что вы будете делать, если ошибетесь? Зачеркнете жизнь и начнете все заново?
- Нет. Это жизнь меня зачеркнет.
Он улыбнулся. Гордо, с безумным разрушительным огнем в глазах. Это был вызов – но не ей. А вот передернуло ее. Стало холодно, захотелось отвернуться и съежиться. Еще лучше – забыть, что так вообще можно улыбаться.
- Как у вас все просто, - прошептала Падме.
Пламя в глазах рассыпалось уже привычными ироничными искорками.
- А зачем усложнять?
- Гранци мне рассказывал про Эхиа.