Эпоха человека. Риторика и апатия антропоцена

В вызвавшей широкий резонанс книге «Шестое вымирание. Неестественная история», первое издание которой вышло в 2014 году, Элизабет Колберт — журналистка, занимающаяся популяризацией науки на страницах The New York Times, — утверждала, что к 2050 году вымрет 24 процента всех существующих на Земле видов флоры и фауны, а к концу XXI века их доля может вырасти до 50 процентов. По ее словам, ежегодно вымирает четырнадцать видов (по большей части насекомые), а современные темпы их исчезновения в десять тысяч раз превышают темпы вымирания по естественным причинам[341].

Тем не менее, в отличие от проблемы климатических изменений, кризис утраты биоразнообразия, по-видимому, еще не вызвал общественного интереса, которого заслуживает эта тема[342]. Однако Джастин Макбрайан, американский специалист по истории окружающей среды, предлагает называть новую эпоху не антропоценом, а некроценом — эпохой вымирания и «запланированного устаревания жизни на Земле»[343]. Как показывают исследования различных систем нашей планеты, допуская утрату биологического разнообразия, человек в каком-то смысле рубит сук, на котором сидит. Согласно слабой версии гипотезы Геи, о которой я уже упоминала, именно органическая жизнь поддерживает стабильные геофизические и химические условия на планете.

Говоря об утрате биологического разнообразия, невозможно обойти стороной метафизический аспект этой проблемы. Колберт пишет: «В этот исключительный момент нашего существования мы можем решить (не до конца осознавая последствия), какой путь эволюции останется открытым, а какой закроется навсегда. Возможность сделать такой выбор не представлялась до сих пор ни одному виду. Увы, его результаты будут сопровождать нас еще долго»[344]. С точки зрения воображаемого будущего очевидно, что нынешняя зацикленность на проблемах экономического роста, доступа к дешевой нефти или развлечениях попросту неразумна. Как ее будут оценивать на фоне последствий массового вымирания видов? По мнению некоторых исследователей, нарушения в функционировании систем планеты в эпоху антропоцена свидетельствуют не о силе человека, а о его иррациональности[345].

В своей последней книге Эдвард Осборн Уилсон, американский зоолог и один из создателей социобиологии, предлагает радикальное решение экологического кризиса эпохи антропоцена — оставить половину поверхности всей суши на нашей планете дикой природе[346]. Известно, что главные причины массового вымирания видов — уничтожение естественной среды обитания и изменение климата. Такое решение проблемы утраты биологического разнообразия можно назвать справедливым компромиссом. Допустим, антропоцентризм давал бы нам право занять пятьдесят процентов суши (но даже такое предположение требует обоснования). Уилсон подчеркивает, что его тезис о сохранении половины Земли для дикой природы в эпоху антропоцена составляет условие дальнейшего существования человека. Хотя с точки зрения приоритетов современной мировой политики и экономики постулат Уилсона кажется оторванной от реальности фантазией зоолога, он показывает правильную пропорцию, которую мы обязаны соблюдать, решая задачи, поставленные перед нами антропоценом. Увы, национальные парки занимают в настоящее время всего около шести процентов суши. Однако хочется надеяться, что предложение Уилсона сыграет важную риторическую роль в дискуссиях об антропоцене.

В то же время антропоцен — постэкологическая эпоха. Как отмечают экологи, границу между естественным и рукотворным, между первозданной природой и областью человеческой практики[347] сегодня провести практически невозможно — она не носит абсолютного характера[348]. Сейчас трудно говорить о девственной, гармоничной или дикой природе[349]. В 1989 году уже упоминавшийся Билл Маккиббен, американский журналист и активист, выступающий за охрану окружающей среды и борьбу с изменением климата, в книге «Конец природы» (The End of Nature) говорил о Земле как о своего рода артефакте: «Земля-2», «Зеемля» (англ. Eaarth), — как раз имея в виду, что она сильно изменилась под влиянием человека[350].

Поэтому постприродная эпоха, в которую мы живем, — исключительное время, когда возвращение к природе (в том числе и человеческой природе), представляющей собой статичный и данный свыше, пассивный и безмолвный фон для нашей деятельности, уже кажется попросту невозможным. Она изменилась под воздействием неумеренной человеческой активности. В антропоцене едва ли не каждая «природная» катастрофа — наводнение, пожар, эпидемия, голод — несет на себе печать человеческого вмешательства. Это скорее постприродные катастрофы. Так что нам следовало бы говорить о постприроде и постестественной истории природы[351].