Эпоха человека. Риторика и апатия антропоцена

О том, что мы имеем дело с постприродой, свидетельствует, в частности, дискуссия о перемещении вымирающих видов[352]. В докладах Межправительственной группы экспертов по изменению климата встречается понятие искусственно организованной миграции видов (англ. assisted species migration)[353]. Обсуждаются планы создания миграционных коридоров, по которым животные и растения смогут перемещаться, спасаясь от последствий глобального потепления. Кроме того, появился целый набор стратегий, с помощью которых человек пытается восстановить утраченную природу: реинтродукция, искусственное заселение, укрепление популяции, искусственное оплодотворение, вживление эмбрионов родственным видам и попытки реанимировать вымершие виды[354]. Человек в данном случае действует заодно с животными, реагируя на последствия климатических изменений, вызванных его деятельностью.

Любопытным примером постприродных объектов, которых в эпоху антропоцена, вероятно, появится еще больше, можно назвать Большое тихоокеанское мусорное пятно. Оно дрейфует в северной части Тихого океана. Пятно на девяносто процентов состоит из взвеси пластиковых частиц, загрязняющих океан и образующих пластисферу, где обитают бактерии и другие живые организмы[355]. Продукты человеческой деятельности и естественные факторы образовали поразительный объект смешанного типа.

По оценкам Всемирного экономического форума, в настоящее время в Мировом океане находится более 150 тонн пластика. К 2050 году масса пластика в океанских водах, вероятно, превысит массу обитающих там рыб[356]. Именно поэтому звучало предложение назвать нынешнюю геологическую эпоху пластикоценом — эрой пластика.

В дискуссиях о наших принципах и ценностях, цене риска и экономических приоритетах мы все чаще ссылаемся на факторы, до сих пор считавшиеся чисто природными: погоду, которую не следует подвергать дальнейшим изменениям, пчел, которым грозит вымирание, сокращение запасов воды у истоков рек и, наконец, экосистемы, которые требуется охранять[357]. Мы ведем дипломатические споры о правах на тающие арктические льды, чтобы бурить там нефтяные скважины (например, спор между Данией и Россией). Становится мучительно ясно, что нельзя больше рассматривать природу как ни к чему не обязывающее благо. Как лаконично заметили Фил Макнахтен и Джон Урри, два британских специалиста по социологии окружающей среды: «Дело не просто в том, что существует природа, которую требуется охранять, а в том, что все формы ее охраны предполагают попытку понять, что есть природа»[358].

Хотя в сегодняшних дебатах об окружающей среде мы еще то и дело возвращаемся к «фетишу идеализированной природы»[359], цель проектов восстановления природы де-факто заключается в том, чтобы управлять экологическими условиями, точнее, контролировать то, что еще осталось от прежней экологии. Парки, заповедники и сады — участки, возделанные человеком. Однако естественны и эпидемии, насекомые, засухи, которым мы хотим помешать, потому что не отождествляем их с порядком и благом. Опять же, великолепные виды, которыми славятся туристические места и провинциальные курорты, зачастую нельзя назвать природными в том смысле, что они в значительной мере подверглись воздействию человека. В эпоху антропоцена мы в погоне за природой пытаемся имитировать то, что потеряли и чем — как нам кажется — природа была раньше.

Здесь мы подходим к оживленному спору, который происходит сегодня в русле размышлений об экологии между двумя моделями: моделью охраны окружающей среды (англ. preservation) и моделью ее улучшения, восстановления (англ. restauration). Он связан с философским вопросом о предполагаемых критериях подлинности природы. Однако следует обратить внимание, что указанная проблема также соотносится с восприятием времени и его оценкой. Традиционные программы охраны и восстановления окружающей среды интерпретировались как обращение к прошлому — как его сохранение. Но в XXI веке романтизация прошлого и давно утраченного состояния экосистем стремительно теряет сторонников. Возможность возвращения к первозданной, дикой природе уже не принимается в расчет. Как я уже говорила, само понятие природы весьма проблематично. Мы все яснее сознаем, что наша трактовка «естественности» и «природы» обусловлена нашими фантазиями и ценностями.