Эпоха человека. Риторика и апатия антропоцена

Проблемы антропоцена, такие как вопрос о планетарных границах или об изменении климата на Земле, заставляют задуматься еще и об агентивности, интенциональности и ответственности — индивидуальной и моральной. Какое место индивидуальные намерения (и действия) занимают в контексте климатической катастрофы или утраты биологического разнообразия? Разве мы все не ощущаем отчужденность и бессилие? Разве не в этом причина сопутствующей антропоцену апатии? Мы отлично понимаем, что все мы поодиночке оторваны от нависших над планетой опасностей и лишены возможности на них повлиять. Тогда на каком еще основании мы можем в подобных условиях оперировать привычным понятием агентивности?

Важно, что благодаря дискуссиям об антропоцене проблема нежелательных побочных эффектов человеческой деятельности и риска, который приобрел систематический характер, привлекла к себе внимание. Теории о нежелательных последствиях, в свою очередь, выходят за рамки мышления, опирающегося на понятия намерения, рационального плана, предсказуемости и контролируемого прогресса. Теперь, когда мы сознаём существование планетарных границ, необходимо пересмотреть прежние взгляды на человеческую деятельность, потому что нет никаких внешних факторов, на которые мы могли бы списать нежелательные последствия собственного поведения. Учитывая, что определение ответственности за непреднамеренные действия неизбежно будет расплывчатым, требуется пересмотреть и прежнее понимание поведения.

Склонность игнорировать активные силы природы или связи между людьми и нечеловеческими субъектами можно расценивать как свидетельство своего рода присущего человеку цинизма и высокомерия[365]. Мы можем лишь догадываться, что послужило причиной разрыва между человеком и природой. Взгляд на природу как на мертвую, пассивную материю? Представления об огромных ресурсах, которые можно захватить и использовать? Капиталистическая тенденция любой ценой добывать то, что человек способен заполучить ради накопления капитала? Умение видеть в природе лишь источник пользы? Поиски «дешевой природы»[366] ради ее эксплуатации? Привычка думать только о практической ценности природы с точки зрения потребностей человека — «венца творения»? Или, наконец, позиция (анти)экологического нигилизма, не предполагающего никаких угрызений совести?

Возьмем такой пример: в господствующих сегодня нарративах рыночного неолиберализма природа сведена к тому, что способен увидеть в ней рынок. В этом смысле она утрачивает свою автономность. Логика рынка требует превратить в товар то, чем мы еще «располагаем» на планете. Агентивность природы здесь цинично сужена до единственного вызывающего интерес аспекта — способности приносить прибыль. В соответствии с логикой рынка, охрана природы должна окупаться, природа должна заработать, поэтому здесь не обойтись без денежных расчетов. Еще раньше, когда леса превратились в «запасы древесины», рыба и морепродукты — в «улов», животные — в «скот», реки и озера — в «запасы питьевой воды», отношение к ним как к товару и их уничтожение стали восприниматься как нечто законное[367]. Вот почему возникло такое понятие, как «экосистемные услуги», или отношение к экосистемам как к «банкам», снижающим экологический риск[368]. Сегодня все больше организаций требуют производить оценку экосистемных услуг, как, например, Европейский союз в рамках своей программы «Горизонт-2020». Кроме того, предпринимаются попытки оценивать убытки от утраты биоразнообразия. Существуют даже оценки общей стоимости всех экосистемных услуг и мирового природного капитала. Согласно этим оценкам, в 1997 году их стоимость вдвое превышала мировой ВВП[369].

В одной из своих передач, посвященных тематике антропоцена, американский радиожурналист Саймон Адлер вместе с гостями программы обсуждал, насколько целесообразно оценивать рыночную стоимость конкретных экосистем или видов[370]. Во сколько оценить функции насекомых, опыляющих растения, или летучих мышей, питающихся насекомыми, вредоносными для зерновых культур? Эксперты способны более или менее правдоподобно оценить стоимость природы для экономики конкретного государства. Нередко участников дискуссий о проблемах окружающей среды убеждают только экономические аргументы. Однако можно ли считать ссылки на них приемлемой риторической стратегией? Вне зависимости от того, как мы ответим на этот вопрос, следует иметь в виду, что, если мы смиримся с использованием экономического лексикона, мы никогда не уйдем от способа мышления и образа действий, которые, по мнению большинства критиков, и послужили главной причиной экологического кризиса в эпоху антропоцена.