Читаем Эпоха человека. Риторика и апатия антропоцена полностью

Охрана девственных, нетронутых уголков природы — задача, в наши дни уже неосуществимая. Современные заповедники и национальные парки напоминают скорее тематические парки, парки развлечений или нечто подобное симулякрам Жана Бодрийяра, а не дикую природу, если подразумевать под ней среду, не затронутую вмешательством человека. Вот почему парадигму охраны природы критикуют как устаревшую, указывая на необходимость заниматься восстановлением — компенсировать планете ущерб, нанесенный человеческой рукой. Речь идет об обновлении экосистем, которое может принимать разные формы: садоводства в масштабах планеты, своего рода ландшафтного дизайна, инженерии или управления. Эта вторая модель подводит нас к вопросу, в какой мере мы сегодня способны сознательно исправить последствия человеческой деятельности на конкретных территориях, позволяя различным видам животных и экосистемам развиваться (или исчезать) без нашего вмешательства. Приоритетом должно стать сохранение продуктивности и целостности самовоспроизводящихся экосистем[360]. Весьма вероятно, что мы можем разве что ограничить влияние человека, предусмотрительно сводя его к минимуму там, где это в принципе возможно. Наверное, это все, что сейчас в наших силах, если мы хотим отойти в своих практиках от антропоцентризма.

Но можно ли полностью исключить из современного экологического дискурса понимание природы как автономного, не затронутого влиянием человека фона любой деятельности? Парадокс в том, что это едва ли возможно. Любой созданный человеком артефакт в каком-то плане выходит за рамки задуманного, нередко приводя к неожиданным побочным эффектам. В этом отношении в наших достижениях всегда таится независимый природный импульс. Природа как активный фактор играет определенную рудиментарную роль, которую невозможно обойти стороной, — ее агентивность проявляется в нежелательных последствиях наших нововведений: эти последствия не запланированы создателями и не подчиняются им[361]. В некотором смысле, который мне кажется важным, антропоцен — эпоха непредвиденных последствий человеческой деятельности.

Незамеченная агентивность природы

«Люди, существа одновременно природные и идущие наперекор природе, всегда были своего рода аномалией. Именно этим так знаменателен антропоцен: мы видим, как природная аномалия меняет устройство природы», — читаем мы в одной из работ об антропоцене[362]. Нарратив антропоцена строится на интересном переосмыслении наших прежних представлений об агентивности. Эта перемена противоречит духу антропоцентризма. Она касается доминирующей в истории, философии и других гуманитарных науках антропоцентричной парадигмы, которая признает способность к самостоятельным действиям только за человеком. В экологических гуманитарных науках, социологии техники, акторно-сетевой теории и исследованиях науки и технологий при объяснении тех или иных явлений учитываются и другие субъекты, помимо человека, тоже наделенные агентивностью: технологические инфраструктуры, машины, другие виды, микробы, постоянные свойства почв, ограничения, еще сохраняющиеся на планете, и экологические условия. Как стараются убедить нас авторы, придерживающиеся постгуманистической концепции агентивности[363], те, кем до сих пор интересовались история и социальные науки: выдающиеся личности, герои, представители элиты, — вместе с их намерениями и индивидуальностью не составляют единственно возможный предмет изучения.

В эпоху антропоцена парадигма человеческой агентивности и человека как источника всех намеренных действий вызывает сомнение с точки зрения как методологии (это весьма слабый постулат), так и философии, — она воплощает высокомерие антропоцентризма в период дестабилизации всех систем планеты. Поэтому дискуссия об антропоцене заставляет задуматься о возможных типах агентивности и даже об альтернативных трактовках интенциональности. Исследования, проведенные в русле акторно-сетевой теории, показали, что наши действия опосредованы нечеловеческими субъектами и определяются ранее принятыми решениями, а кроме того, что агентивность можно «передать» окружающей среде. По этой причине инфраструктуры могут продолжать функционировать без участия человека, как это происходит с турникетами в аэропортах, задерживающими и пропускающими поток пассажиров, или с «лежачими полицейскими» на внутренних трассах, которые заставляют водителей снижать скорость[364]. В результате серьезно меняется и взгляд на человеческую агентивность. Она носит случайный характер, принимает разные формы, проявляется с разной степенью, подвержена колебаниям; технологические или природные факторы могут блокировать, ограничивать или направлять ее. При определенной комбинации условий ее можно даже почти полностью нейтрализовать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Неприкосновенный запас»

Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами

Эта книга — увлекательная смесь философии, истории, биографии и детективного расследования. Речь в ней идет о самых разных вещах — это и ассимиляция евреев в Вене эпохи fin-de-siecle, и аберрации памяти под воздействием стресса, и живописное изображение Кембриджа, и яркие портреты эксцентричных преподавателей философии, в том числе Бертрана Рассела, игравшего среди них роль третейского судьи. Но в центре книги — судьбы двух философов-титанов, Людвига Витгенштейна и Карла Поппера, надменных, раздражительных и всегда готовых ринуться в бой.Дэвид Эдмондс и Джон Айдиноу — известные журналисты ВВС. Дэвид Эдмондс — режиссер-документалист, Джон Айдиноу — писатель, интервьюер и ведущий программ, тоже преимущественно документальных.

Джон Айдиноу , Дэвид Эдмондс

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Политэкономия соцреализма
Политэкономия соцреализма

Если до революции социализм был прежде всего экономическим проектом, а в революционной культуре – политическим, то в сталинизме он стал проектом сугубо репрезентационным. В новой книге известного исследователя сталинской культуры Евгения Добренко соцреализм рассматривается как важнейшая социально–политическая институция сталинизма – фабрика по производству «реального социализма». Сводя вместе советский исторический опыт и искусство, которое его «отражало в революционном развитии», обращаясь к романам и фильмам, поэмам и пьесам, живописи и фотографии, архитектуре и градостроительным проектам, почтовым маркам и школьным учебникам, организации московских парков и популярной географии сталинской эпохи, автор рассматривает репрезентационные стратегии сталинизма и показывает, как из социалистического реализма рождался «реальный социализм».

Евгений Александрович Добренко , Евгений Добренко

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука